— Волхв, — ее голос был сдавленный. — что можно сделать длянего?

Он с сочувствием покачал головой.

— Мы здесь в тепле. Он в горах.

— Все, что в замке — твое, — выговорила она с усилием. —Возьми, но спаси его!

— Это не в моих силах.

— Ты должен спаси его! Мы... все царство обязано ему. Инарод будет рад, если мы его спасем.

Волхв кивнул, все видя и все понимая. Все правители, что быни делали, ссылаются на желания народа, хотя народ о их делах и не подозревает.

— Да-да, — сказал он торопливо. — Но мы сделать ничего неможем. Если желаете... я велю готовить еще отвар зри-травы. Но только онавстречается редко. Надо бы послать людей на ее поиски...

Она отвернулась от медленно тускнеющего зеркала. Тамвиднелась сгорбленная фигура, что наклонялась все ниже и ниже. Наконец человекповалился лицом вниз и уже не двигался.

— Нет, — ответила она с дрожью. Ее начало трясти от великогохолода, губы посинели. Зубы выбивали дробь. — Не н-н-на...до.

— Тогда остается лишь просить богов, — вздохнул он. —Говорят, что ежели чистая и непорочная душа будет ежечасно... Впрочем, я сам вэто не верю.

Охотники уже возвращались, подстрелили крупного горногобарана, когда один хмыкнул сочувствующе:

— Гляди, каждая тварь жрать хочет.

Под скалой на груде перепрелых шкур бешено суетилась крупнаяуродливая жаба. На морде повисли сосульки, передние лапы были в крови,изрезанные острыми кристалликами льда. Она тыкалась мордой в шкуры, фыркала,вцеплялась во что-то. Видно было как упиралась лапами, будто пыталась что-товытащить.

— И не замерзла, — заметил первый охотник. — У нас жабызамерзают первыми.

— Раньше рыб? — спросил второй иронически.

— Да какая разница...

Они проходили мимо, потом первый, довольный удачной добычей,полюбопытствовал:

— Что она выкапывает?

— Какую-нибудь падаль, — буркнул второй.

Он уже прошел, тяжело пригибаясь под тяжестью барана, апервый, он шел налегке, ибо это его стрела свалила барана, не утерпел, подошелк жабе:

— Э-э-э... да это не шкуры, а человек в них! Замерз,бедолага.

— Пойдем, — сказал второй нетерпеливо. — А жабу прибей.Нечего человечину жрать. Нельзя приучать зверье людей есть.

— Ну, разве жаба зверь?

Он уже отступал, когда жаба в последнем усилии сдернула крайшкуры, и охотник увидел лицо человека. Он присвистнул изумленно, пригоршнейсмахнул иней с его глаз. Лицо замерзшего было худое, изможденное, такиезамерзают раньше других, но в нем виднелись следы былой силы и грубой мужскойкрасоты с ее шрамами, могучими челюстями. перебитым носом...

Второй охотник раздраженно оглянулся, когда услышал заспиной грузные шаги. Его младший брат уже взвалил на плечи замерзшего.

— Одурел? Ему уже не помочь.

— Попробовать надо. Он еще не превратился в ледышку. Апещера, где живет ведьма Эмела, близко.

Старший застонал, младший всегда находит себе трудности.Если бы не его умение подкрадываться к зверю и метать стрелы без промаха, тристарших брата уже вытолкали бы взашей из дома.

— Ведьма там редко бывает, — сказал он уже без надежды.

— Тогда уж ничего не поделаешь, — вздохнул младший.

За скалой ветер был злее. Похоже, уже и младший пожалел, чтовзялся нести замерзшего, но из упрямства не спускал с плечей тяжелого человека,в то время как брат со стонами и вздохами нес барана.

Когда впереди показалась скала с глубокими трещинами,старший опять вздохнул, заворчал. Младший, сцепив зубы, опустил спасенного наземлю, затащил в щель, пятясь, а когда из темноты послышалось дуновение теплоговоздуха, воззвал громко:

— Эмела!.. Эмела, мы нуждаемся в твоей помощи!

Теплым воздухом пахнуло сильнее. В нем были запахи стряпни,но вместе с ними — ароматы трав, настоек, воска и лечебного меда. Блеснулкрасноватый свет. Затем донесся далекий женский голос, старческий, но сильный:

— Кто там?

— Путники! — крикнул младший охотник. — Эмела, мы подобрализамерзающего. Еще жив, но это только-только.

Огонь приблизился. Охотник различил высохшую руку, чтосжимала факел. За ним смутно виднелась женская фигура.

— А кто там у входа? — спросил голос.

Охотник оглянулся. Тень от входа поспешно отодвинулась. Онне сумел удержать веселости в голосе:

— Мой старший брат. Который все знает и все может. Он неверит в колдовство.

— Тогда пусть мерзнет, — ответила женщина равнодушно. — А тынеси своего... спасенного.

Была боль во всем теле. Он чувствовал как его раздирает,потом трясло, корчило, подбрасывало. Судороги выворачивали руки и ноги так, чтоедва не лопались жилы. Когда корчи отпустили, он лежал распластанный на ворохешкур, раздавленный, будто по нему проскакал табун коней. И обессиленный,желающий только умереть как можно быстрее.

Затем в сознание проникли два голоса. Мужчина и женщинанегромко беседовали, но, прежде чем начал понимать смысл слов, ноздри дрогнулираз-другой, поймали запахи, и он уже знал, где он, кто сидит над егораспластанным телом, что едят и что будут есть попозже.

— Зачем? — шепнул он.

Губы почти не двигались. Он чувствовал как промерз, какнасквозь промерзло и все тело, внутренности, сердце. Его не услышали, потомучто голоса продолжали журчать с той же неторопливостью. Он наконец начатьпонимать смысл:

— ...да не жалко мне трав... И горной смолы не жаль. Это тызазря нес его столько.

— Ничего, — возразил другой голос, молодой и сильный. —Пусть ему и осталось жить до первого снега, но все же и лишний денек жизни надороге не валяется!

— Ну-ну... Он умирал счастливым, ты ж видел улыбку на еголице. Когда замерзают, то это легкая и приятная смерть. А какой умрет теперь?

Мрак ощутил как два взгляда пробежали по его телу. Онбуквально чувствовал как ощупывают лицо, скулы, челюсти, пытаются поднятьопущенные веки.

— Да, — донесся наконец мужской голос, в котором появилисьдругие нотки, — такие так просто не мрут.

— И не замерзают, — сказала женщина задумчиво.

— Какая-то тайна... Он должен был бы умереть, перебив толпыврагов!

— Или что-то свершив. Такие люди умеют строить... илиломать.