– Эй, – крикнул шеф-повар. – Эй, Ги, что такое? – сказал он,назвав метрдота французским именем, и больше ничего не сказал. Раздался тяжелыйхлопок, напомнивший мне звук ножа, опустившегося на череп Хамболда, и поварвзвизгнул Звук был водянистый, а затем последовал густой влажный всплеск – онпреследует меня в снах. Не знаю, что это было, и не хочу знать.

Я втащил Диану в узкий проход между двумя плитами, обдавшиминас тяжелым палящим жаром. За ним была дверь с двумя задвинутыми стальнымизасовами. Я протянул руку к верхнему и тут услышал, что Ги, Метрдот из Ада,бормоча, приближается к нам.

Мне хотелось ухватить засов, хотелось верить, что я сумеюоткрыть дверь и мы выскочим наружу, прежде чем он приблизится на, расстояниеудара ножом, но что-то во мне – что-то, решительно цеплявшееся за жизнь, – неподдалось иллюзии. Я прижал Диану к двери, встал перед ней защитным движением,восходящим, должно быть, к каменному веку, и приготовился встретить его.

Он бежал по узкому проходу между плитами, поднимая надголовой зажатый в левой руке нож. Если во мне и тлела надежда на помощь ДуракаГимпеля, она тут же угасла. Он вжимался в стену у двери в зал ресторана,глубоко засунув пальцы в рот, и его сходство с деревенским дурачком ещеусилилось.

– Не следовало тебе быть забывчивым про меня! – визжал Ги,совсем как Йода в «Звездных войнах». – Твоя отвратительная собака!.. Твоягромкая музыка, такая дисгармоничная!.. Ииии!.. Да как ты…

На одной из ближних горелок левой плиты стояла большаякастрюля. Я потянулся и столкнул ее на него. Только через час я обнаружил, каксильно при этом обжег руку. Ладонь была вся в пузырях, точно крохотные булочки,и еще пузыри на трех средних пальцах. Кастрюля соскользнула с горелки,перевернулась и обдала Ги от пояса вниз чем-то вроде кукурузы с рисом ипримерно двумя галлонами кипящей воды.

Он завизжал, пошатнулся, попятился и опустил руку без ножа надругую плиту, почти прямо в голубовато-желтое газовое пламя под сковородой –тушившиеся в ней грибы теперь превращались в угольки. Он снова завизжал и наэтот раз в таком высоком регистре, что у меня заболели уши, и поднес руку кглазам, будто не в силах поверить, что она скреплена с его туловищем.

Я поглядел вправо и увидел возле двери гнездышко чистящих имоющих средств – «Стекло-Х», и «Хлорокс», и «Уборщик в канистре А» на полке, асбоку – щетка с совком, нахлобученным на ручку, будто шляпа, и швабра с отжимомв стальном ведре.

Когда Ги вновь ринулся на меня, держа нож в той руке,которая не побагровела и не вздувалась, как кишка, я схватил швабру за ручку,покатил ведро на колесиках перед собой, а затем ткнул им в Ги. Он откинулся, ноне попятился. Его губы подергивались в странной улыбочке. Он смахивал насобаку, которая, во всяком случае, временно забыла, как рычать. Подняв нож науровень лица, он сделал им несколько мистических пассов. По лезвию струилсясвет флюоресцентных плафонов. Оно блестело между разводами крови. Он, казалось,не ощущал боли ни в обожженной руке, ни в ногах, хотя их обдало кипятком, ибрюки у него пестрели рисинками:

– Паршивый мудило, – сказал Ги, творя мистические пассы. Онпоходил на крестоносца, готовящегося к битве. То есть если вы способнывообразить крестоносца в облепленных рисом брюках фрачной пары. – Убью тебя,как убил твою паршивую лающую собаку.

– У меня нет собаки, – сказал я. – Я не могу ее завести.Запрещено договором об аренде.

По-моему, это единственные слова, которые я сказал ему напротяжении всего кошмара, и я не уверен, что произнес их вслух. Быть может, онитолько мелькнули у меня в голове. У него за спиной шеф-повар старался поднятьсяна ноги. Одной рукой он цеплялся за ручку морозильной камеры, другая былаприжата к окровавленному халату, в котором поперек пухлого брюха зияла огромнаябагровая усмешка. Он, как мог, старался удержать свой кишечник на месте, но этоему не удавалось. Одна глянцевитая петля, цвета синяка, уже свисала наискосокот левого бока, будто жуткая часовая цепочка.

Ги сделал выпад ножом, я парировал, ткнув в него ведром нашвабре, и он попятился. Я подкатил ведро к себе и стоял, крепко сжимаядеревянную ручку швабры, готовый направить на него ведро, если он опять шагнетвперед. Моя обожженная рука ныла, и я чувствовал, как по моим щекам ползуткапли пота, словно растопившееся масло. За спиной Ги шеф-повар сумел-таки встать.Медленно, как больной, впервые поднявшийся с постели после тяжелой операции, онпобрел по проходу к Дураку Гимпелю. Мысленно я пожелал ему удачи.

– Отодвинь засовы, – сказал я Диане.

– Что?

– Засовы на ДВЕРИ. Отодвинь их.

– Я не могу пошевелиться, – сказала она с рыданием, так чтоя лишь с трудом уловил слова. – Ты меня СОВСЕМ ЗАДАВИЛ!

Я чуть-чуть шагнул вперед, освобождая для нее место. Гиоскалил на меня зубы, сделал обманный выпад ножом, потом отдернул руку иощерился в своей нервной злобной усмешечке, когда я опять покатил на него ведрона поскрипывающих колесиках.

– Вшивая вонючка, – сказал он тоном человека, обсуждающегошансы любимой команды в предстоящем сезоне. – Посмотрим, как ты опять громковключишь радио, вонючка. Мудрак!

Он замахнулся, я покатил ведро. Но на этот раз он почти неотступил, и я понял, что он подбадривает себя и вот-вот перейдет в нападение. Япочувствовал, как моей спины коснулись груди Дианы, когда она попыталасьвдохнуть поглубже. Я отодвинулся, но она не повернулась к двери, не отодвигалазасовы, а стояла, как стояла.

– Открой дверь, – сказал я ей уголком рта, точно гангстер. –Отодвинь чертовы засовы, Диана!

– Не могу, – прорыдала она. – Не могу! Руки не шевелятся!Заставь его прекратить, Стивен. Перестань его УГОВАРИВАТЬ, заставь егоПРЕКРАТИТЬ!

Еще одно ее слово, и я свихнулся бы. Нет, правда.

– Повернись и отодвинь засовы, Диана, не то я простопосторонюсь, и пусть…

– ИИИИИИИИИ! – провизжал он и ринулся в атаку, рубя и коляножом. Я изо всей мочи толкнул ведро вперед и сбил его с ног. Он взвыл иопустил нож по длинной отчаянной дуге. На волосок ближе, и лезвие отхватило бымне кончик носа. Он неуклюже рухнул на широко раздвинутые колени, и его лицооказалось прямо перед отжимом, подвешенным к ведерку. Идеально! Я опустилшвабру ему на шею. Шнуры рассыпались по плечам его черного фрака, точно прядиколдовского парика. Его лицо впечаталось в отжим. Я нагнулся, свободной рукойухватил рукоятку отжима и повернул ее. Ги завопил от боли, но швабра приглушалаего голос.

– ОТОДВИНЬ ЗАСОВЫ! – завизжал я на Диану. – ОТОДВИНЬ ЗАСОВЫ,СТЕРВА БЕСПОЛЕЗНАЯ! ОТОДВИНЬ…

Бау! Что-то твердое и острое впилось мне в левую ягодицу. Своплем я невольно сделал шаг вперед – мне кажется, больше от удивления, чем отболи, хотя было очень больно. Я упал на колено и выпустил рукоятку отжима. Гиотполз, и из-под шнурков швабры появилась его голова. Дышал он так громко, чтоказалось, будто он лает. Впрочем, быстроты его это не лишило: едва распутавшисьсо шваброй, он замахнулся на меня ножом. Я уклонился, почувствовав, каквсколыхнулся воздух, рассеченный лезвием у самой моей щеки.