— Ну, Йеннифэр меня не удивляет, — говорил он находу. — Она — женщина, существо в эволюционном смысле более низкое,управляемое гормональной неразберихой, сумбуром. Но ты-то, Геральт, ты же непросто мужчина рассудительный от природы, но к тому же еще и мутант, эволюциинеподвластный.

Он взмахнул рукой. Загудело, блеснуло. Молния отскочила отвычарованного Йеннифэр щита.

— Несмотря на свою рассудительность ирассудочность, — продолжал Вильгефорц, переливая из руки в рукуогонь, — в одном ты проявляешь поразительную и глупейшуюпоследовательность: тебя постоянно тянет плыть против течения и мочиться противветра. Это должно было кончиться скверно. Знай же, что сегодня, здесь, в замкеСтигга, ты мочился против бури.

Где-то на нижних этажах кипел бой, кто-то жутко кричал,скулил, выл от боли. Что-то горело. Цири вдыхала дым и запах гари, чувствоваладуновение теплого воздуха.

Громыхнуло с такой силой, что задрожали поддерживавшиепотолок колонны, а со стен посыпался алебастр.

Цири осторожно выглянула из-за угла. Коридор был пуст. Онабыстро и тихо пошла вдоль стоящих справа и слева в нишах скульптур. Когда-тоона уже видела эти скульптуры.

В снах.

Выходя из коридора, наткнулась на человека с дротиком. Отскочила,готовая к сальто и вольтам. И тут же сообразила, что это не человек с дротиком,а седая, худая и согбенная женщина. И что в руках у нее не дротик, а метла.

— Где-то здесь держат чародейку, — откашляласьЦири, — с черными волосами. Где?

Женщина с метлой долго молча шевелила губами, словно что-тожевала.

— Откедова ж мне-то знать, голубица? — промямлилаона наконец. — Я туточки токмо прибираюсь. Ничего боле, токмо прибираюопосля их и прибираю, — повторила она, вообще не глядя на Цири. — Аони хучь бы што, токмо поганють и поганють. Глянь-кось сама, голубица.

Цири глянула. На полу извивалась размазанная зигзагом полосакрови. Через несколько шагов полоса обрывалась около скорчившегося у стенытрупа. Дальше лежали еще два — один свернувшийся клубком, другой — совершеннопротивоестественно раскинувшийся крестом. Рядом с ними валялись арбалеты.

— Ничего боле, как токмо пачкають да пачкають. —Женщина взяла ушат и тряпку, опустилась на колени, принялась вытирать. —Грязь и ничегошеньки боле, токмо грязь, грязь да грязь. А ты тут, понимаешь,убирай и мой. Когда-нито будет тому конец?

— Нет, — глухо сказала Цири. — Никогда. Таковуж этот мир.

Женщина перестала вытирать. Но головы не подняла.

— Я токмо убираюсь, — сказала она. —Ничегошеньки боле. Но тебе, голубица, скажу, что тебе надыть прямо идтить, аопосля налево.

— Благодарю.

Женщина еще ниже опустила голову и принялась за свое дело.

Она была одна. Одна, одинокая, затерявшаяся в путаницекоридоров.

— Госпожа Йеннифэ-э-эр!

До сих пор она блюла тишину, боясь привлечь людейВильгефорца. Но теперь…

— Йеннифэ-э-эр!

Ей показалось, будто она что-то услышала. Да, конечно!

Она вбежала на галерею, оттуда — в большой холл со стройнымиколоннами. В ноздри снова полез запах горелого.

Бонарт, словно дух, вышел из ниши и ударил ее по лицу. Онапокачнулась, а он ястребом кинулся на нее, схватил за горло, предплечьем прижалк стене. Цири глянула в его рыбьи глаза и почувствовала, как сердце опускаетсяу нее вниз, под живот.

— Я б тебя не нашел, если б ты не орала, — прохрипелБонарт. — Но ты орала, к тому же тоскливо! Уж не по мне ли ты тосковала,милочка?

Продолжая прижимать ее к стене, он запустил ей руку в волосына затылке. Цири дернула головой. Охотник ощерился. Проехал рукой по плечу,груди, грубо схватил за промежность. Потом отпустил, толкнул так, что онасползла по стене.

И бросил ей под ноги меч. Ее Ласточку. А она мгновеннопоняла, чего он хочет.

— Я предпочел бы на арене, — процедил он. —Как завершение, как финал множества превосходных представлений. Ведьмачка противЛео Бонарта. Эх, и платили бы людишки, чтобы увидеть нечто подобное. Ну же!Подними железяку и вытащи ее из шагрени!

Так она и сделала. Но не вытянула меч из ножен, толькоперевесила за спину так, чтобы до рукояти можно было дотянуться.

Бонарт отступил на шаг.

— Я думал, — сказал он, — что мне достаточнобудет натешиться видами тех процедур, которые готовит для тебя Вильгефорц. Яошибся. Я должен почувствовать, как твоя жизнь стекает по моему клинку. Плеватья хотел на чары и заговоры, на предназначения и предсказания, на судьбы мира.Плевать я хотел на старшую и младшую кровь. Что мне все эти ворожбы и чары?Какой мне от них прок? Никакого! Ничто не может сравниться с удовольствием…

Он осекся. Она видела, как он стиснул зубы, как зловеще блеснулиего глаза.

— Я выпущу из тебя кровь, ведьмачка, — зашипелон. — А потом, прежде чем ты окоченеешь, мы отпразднуем свадьбу. Ты — моя.И умрешь моей. Доставай оружие.

Послышался далекий грохот, замок задрожал.

— Вильгефорц, — пояснил с каменным лицомБонарт, — делает там фарш из твоих ведьмачьих спасителей. Ну, давай,девка, доставай меч.

«Бежать, — подумала она, коченея от ужаса. —Бежать в другие места и другие времена, только бы подальше от него, только быподальше». Она ощутила стыд. Как же так — бежать? Бросить на произвол судьбы,оставить в их руках Йеннифэр и Геральта? Но рассудок подсказывал: «Мертвая, яненамного им сгожусь…»

Она сконцентрировалась, прижала кулаки к вискам. Бонартмоментально понял, что ему светит, кинулся к ней. Но поздно. В ушах у Циризашумело, что-то сверкнуло. «Получилось», — подумала она торжествующе.

И сразу же поняла, что торжествовала преждевременно. Понялаэто, слыша яростные крики и ругань. Виной фиаско была, вероятно, злая,враждебная и парализующая аура этого места. Она перенеслась, но недалеко.Совсем недалеко от Бонарта. Но все же за пределы досягаемости его рук и меча.По крайней мере — на какое-то время.

Подгоняемая его ревом, она повернулась и побежала.

* * *