Трудно сказать, что в его утверждениях было правдой, а что выдумкой, направленной на то, чтобы вызвать интерес абвера к нему. Его отчеты отражают достаточно близкое знакомство с деятельностью правительства США. Впрочем, такую информацию любой проницательный журналист мог получить, покрутившись в «коридорах власти» в Вашингтоне, без необходимости иметь прямой доступ к президенту.

Даже если эта «дружба» существовала, о ней нет никаких упоминаний в архивах Рузвельтовской библиотеки в Гайд-Парке[140]. Отсутствие документальных подтверждений не обязательно означает, что Мацхольд лгал, рассказывая о своих вечерних бдениях в Овальном кабинете, так как в журналах учета посетителей Рузвельта не указывались те его гости, визиты которых носили строго частный характер.

Немцам сообщения Мацхольда о его отношениях с президентом казались настолько убедительными, а его филателистические связи столь важными, что абвер снабжал Мацхольда исключительно редкими марками, предназначенными для Ф.Д.Р. Некоторые из раритетов приобретались у берлинских торговцев через посредников, другие поступали из конфискованных у евреев коллекций. Возможно, какие-то из таких марок действительно оказались в коллекции Рузвельта.

Таким образом Мацхольд действовал до декабря 1941 года. Его связи были прерваны лишь Пёрл-Харбором, после чего он был вынужден покинуть Соединенные Штаты вместе с другими репатриированными немцами. Направленный затем в Венгрию в качестве корреспондента «Бёрсен цайтунг» и резидента абвера на Балканах, он продолжал отслеживать президента через «общих друзей», появлявшихся в этом регионе. Одним из них был губернатор Эрл, посетивший Будапешт по поручению президента и использовавший Мацхольда в качестве «конфиденциального информатора», отметив его «ценный вклад». Но это уже другая история. Она будет подробно освещена в соответствующем месте нашего повествования, в рассказе о похождениях «шпиона по имени Майкл».

Крохи информации о Ф.Д.Р поступали в абвер от агента, дружившего, по его словам, с Полиной Гринвил Эммет, вдовой бывшего партнера Рузвельта по юридической конторе, до своей смерти в 1937 году занимавшего пост американского посла в Нидерландах. Миссис Эммет продолжала поддерживать близкие отношения с Рузвельтом и была частой гостьей в любимом фамильном особняке президента в Гайд-Парке. Отчеты агента, «вытягивающего», по его словам, сведения у вдовы, не носили того, что принято называть разведывательными данными. Но, мне кажется, его донесения достаточно верно и точно отражали важные проблемы, в которые президент был погружен в 1939–1941 годах.

Постоянной темой так называемых «отчетов Эммет» (которые абвер получал через Лиссабон и которые я нашел в его архивах) была позиция Рузвельта в отношении принципа невмешательства, провозглашенного 3 сентября 1939 года: «Наша страна останется нейтральной, но я не могу просить каждого американца оставаться нейтральным в своих мыслях. Даже нейтрал имеет право учитывать факты. Даже нейтрала нельзя просить закрыть глаза или не мыслить».

Подобные донесения имели определенную ценность, но были бесполезны для целей, преследуемых Канарисом. В них не было ничего такого, что хотел бы услышать Гитлер, и поэтому адмирал не мог преподнести свою информацию фюреру.

В картотеках абвера числилось еще не менее трех агентов, занимавшихся наблюдением за Белым домом. Первым, под номером ЮС/7-376, числился американский промышленник, выходец из Португалии, охарактеризованный в досье как «вице-президент крупной фирмы по производству обуви». Он занимался «сбором информации об американской помощи англичанам с особым упором на деятельность Рузвельта в этой связи».

Второй, обозначенный в досье как ЮС/7-372, был «видным германо-американским издателем с обширными деловыми интересами в Америке и Европе». Согласно досье, в его собственности находился пакет акций крупной немецкой фирмы по производству синтетического шелка и пакеты акций концернов по производству электроники «И.Г. Фарбен» и «Сименс унд Хальске». У него был особняк в Пенсильвании, он снимал роскошный номер в «Уолдорф-Астория» в Нью-Йорке и владел замком и скаковыми конюшнями во Франции.

Немцы отмечали его «исключительно хорошие связи в политических и финансовых кругах с легким доступом в Белый дом». В его досье я нашел список видных и знаменитых американцев, с которыми ЮС/7-372, как полагали, был «в крайне дружеских отношениях». В него входили госсекретарь Корделл Халл, бывший министр финансов Эндрю Меллон, полковник Чарльз Линдберг, Джон Хейз Хэммонд, сенаторы Джеймс Уотсон, Генри Кэбот Лодж и Роберт Рейнольде, банкир Уинтроп Олдридж, Джон Д. Рокфеллер-мл., президент Колумбийского университета Николас Мюррей Батлер, представитель династии мясоторговцев Джон Каддахи, посол Джозеф П. Кеннеди, генерал Роберт Вуд, Генри Форд и Джозеф Дэвис, вашингтонский юрист, близкий друг президента и муж наследницы финансовой империи Постов Марджори.

Самым перспективным из этого трио был ЮС/7-375, считавшийся основным в наблюдении за президентом. Согласно досье, он происходил из европейского аристократического рода и был «женат на полуеврейке, родственнице [министра финансов] Генри Моргентау». Полагают, что Моргентау под присягой поручился за него, когда он вскоре после начала войны иммигрировал в США.

Досье также включало утверждение, что агента с распростертыми объятиями принимали в доме Моргентау, естественно не имевшего ни малейшего представления о том, что член его семьи был профессионально обученным и зарегистрированным немецким шпионом. Его «регулярные донесения» в Берлин «о целях внешней политики Рузвельта и о финансовом состоянии страны» высоко ценились за их «надежность и достоверность», главным образом, потому, что он постоянно ссылался на слова министра Моргентау и даже самого президента. Он утверждал, что собирал информацию во время своих уик-эндов на ферму Моргентау в графстве Датчиз и в особняке Рузвельта в Гайд-Парке, куда он часто сопровождал своих «родственников», когда они приглашались к Ф.Д.Р.

Я предпринял все возможные усилия, чтобы материализовать этого агента во плоти. Если такой человек реально существовал, семья Моргентау должна была бы отрицать это. Однако он сохранился в картотеках германской секретной службы и в своих донесениях о президенте, поступавших в Берлин в 1940–1941 годах. Ради справедливости следует отметить, что все три так называемых агента ЮС/7 прекратили свою деятельность и перестали слать донесения после вступления Соединенных Штатов в войну 7 декабря 1941 года. Можно полагать, что это указывало на патриотические чувства в высших слоях американского общества: хотя эти люди и соглашались сотрудничать с германскими секретными службами, ни один из них не стал заниматься подпольной деятельностью после Пёрл-Харбора.

Шпионаж за Рузвельтом особенно усилился в октябре 1939 года в связи с внезапным и неожиданным появлением у абвера источника информации в американском посольстве в Лондоне. Хотя это несомненно было одним из наиболее серьезных нарушений секретности в отношении американского президента в годы Второй мировой войны, это нельзя считать шпионажем в обычном значении этого слова. Как значительный акт политической неосмотрительности этот факт был «несомненным», и Ричард Уолен охарактеризовал его в биографии покойного Джозефа Кеннеди как «один из самых необычных эпизодов в дипломатической истории США». Этот инцидент возник в напряженной политической атмосфере Соединенных Штатов по поводу войны или мира в период между началом войны в Европе и нападением японцев на Пёрл-Харбор.