Однако 5 октября 1937 года ему пришлось изменить свое безразличное отношение, когда в Чикаго прозвучала речь президента с его знаменитым призывом «изолировать диктаторов». Гарольд Икес, вдохновитель и автор речи президента, назвал ее «самым важным [обращением] по международным проблемам, которое [Ф.Д.Р.] когда-либо делал».

В Берлине первым отреагировал министр пропаганды Йозеф Геббельс. Он ночью услышал речь по коротковолновому радио и тут же ринулся к Гитлеру с ее немецким переводом. Германский посол в Вашингтоне Ганс Генрих Дикхофф, занимавший этот пост лишь несколько месяцев и все еще пытавшийся наладить отношения двух стран, разразился серией лихорадочных посланий, в которых растолковывал, что действительным объектом критики Рузвельта была не Германия, а Япония (как раз в тот период спровоцировавшая инцидент на мосту Марко Поло под Пекином)[137]. Гитлер отверг эту гипотезу. Он отбросил идею установления тесных отношений с Соединенными Штатами и стал считать Рузвельта bete noire[138].

С этого момента враждебность постоянно нарастала. Рузвельт был для Гитлера не кем иным, как «шарлатаном… запутавшимся масоном… ненормальным… преступником… лицемерным жидом». Он отказывался принимать президента всерьез. Когда в ноябре 1937 года германский посол Дикхофф вернулся в Германию, намереваясь убедить Гитлера в значимости Рузвельта как противника, фюрер отказался его принять.

Убежденный в том, что в Рузвельте есть хотя бы частица еврейской крови, Гитлер воспринимал все поступки и высказывания президента, исходя из «этого основного факта». К лету 1939 года, когда война в Европе стала неизбежной и следовало учесть позицию Соединенных Штатов, Гитлер принял генерал-лейтенанта Фридриха фон Бёттихера, военного атташе в Вашингтоне с 1933 года и знатока военного потенциала США. Вместо того чтобы поинтересоваться, какое влияние могут оказать политика и планы Рузвельта на войну в Европе, Гитлер потребовал у генерала «решительных доказательств того, что Рузвельт еврей».

Адмирал Канарис в глубине сердца не разделял этого предубеждения. Втайне он даже восхищался Рузвельтом. Но его расчетливый оппортунизм заставлял его вести слежку за президентом в соответствии с навязчивыми идеями фюрера. Таким образом, не было предпринято никаких серьезных действий по выявлению подлинных намерений Рузвельта, мало было совершено, чтобы проследить за его деятельностью, тогда как ничего не было упущено в отношении сбора информации, порочащей президента и его семью, поскольку подобными сведениями можно было угодить Гитлеру.

Слежка была поручена нескольким более или менее свободным агентам. В 1937 году капитан 3-го ранга Эрих Файффер при встрече в Бремене с доктором Гриблем похвалялся, что щупальца его организации дотянулись до ближайшего окружения президента. Файффер получал случайные разведывательные сведения от некоторых из своих шпионов, утверждавших, что эти данные исходят непосредственно из Белого дома. Он не преминул сообщить Гриблю о последних мероприятиях по реорганизации ВМФ США, упомянув, что информатор получил их от члена правительства Рузвельта.

На самом же деле у абвера в США не было никого, кому было бы специально поручено наблюдать за Белым домом. Большая часть подобных сведений поступала от таких агентов, как пресловутый Динтер. Они собирали циркулирующие по Вашингтону слухи и сплетни, обрабатывали их и отправляли в Германию как «достоверную информацию», полученную из «источников, заслуживающих полного доверия».

Лишь два человека, работавшие на абвер, могли считаться специализирующимися на Ф.Д.Р. – один сидел в Бремене и следил за президентом издалека, другой находился в Вашингтоне.

Бременским агентом был доктор Николаус (Нико) Бенсманн, общительный предприниматель, занимавшийся шпионажем в кругах деловой элиты.

Среди сведений, которые до Пёрл-Харбора Нико получал от своих американских друзей, было и весьма значительное количество информации о президенте. Бенсманн знал, что эта область числилась в абвере второстепенной и что он был единственным кадровым разведчиком, занимающимся Ф.Д.Р. Он активно обеспечивал возможно больше сведений, как полагали, исходивших непосредственно из Белого дома, но в действительности поступавших через вторые и третьи руки.

Он работал на расстоянии методом косвенного подхода, но получал ценные факты о повседневной деятельности Рузвельта, о его политике, особенно по вопросу о поддержке союзников, и что было особенно важно – о тайных маневрах его администрации, связанных с поставками англичанам нефти и нефтепродуктов задолго до официального вступления Соединенных Штатов в войну.

Агентом, которого абвер не без оснований мог назвать «наш человек в Белом доме», был Майкл. Хотя он и способствовал созданию впечатления, будто был американским гражданином и пользовался доверием влиятельных американских политиков, в действительности он был австрийским прощелыгой – возможно, лучше было бы назвать его жуликом – Ловисом Мацхольдом. В США он был корреспондентом «Берлинер бёрсен цайтунг», консервативной берлинской газеты, за которой стояли пронацистски настроенные олигархи. Она была не только респектабельным глашатаем Гитлера в финансовых кругах, но и использовалась для различных тайных сделок и служила прикрытием для отдельных операций абвера. Этот обходительный, умный, обладающий богатым воображением уроженец Вены испытывал романтическую тягу к секретной работе и стремился стать агентом абвера в Вашингтоне. Канарис, не одобрявший использование корреспондентов-зарубежников в качестве шпионов, согласился лишь на то, чтобы Мацхольд работал как Gewaehrsmann, или совместитель, и то лишь потому, что у журналиста были неплохие рекомендации и он утверждал, что близок многим влиятельным политикам.

Мацхольд снабжал абвер длинными, подробными и, по-видимому, информативными vertrauliche Berichte (конфиденциальными докладами), насыщенными «секретными сведениями», полученными, по его утверждению, от высокопоставленных друзей. Этот круг, как полагали, включал таких лиц, как губернатор Пенсильвании Джордж Говард Эрл, сенатор от штата Монтана Бёртон Уилер и многие другие, включая Гарри Гопкинса. Но его piece de resistance[139], по его уверениям, были «близкие отношения» с самим Рузвельтом, возникшие, по его словам, на почве общего увлечения филателией.

Как он сообщал абверу, обычно он встречался с Рузвельтом по вечерам в субботу, когда Ф.Д.Р. проводил долгие часы рассматривая свою коллекцию марок. В эти дни Мацхольд появлялся в Овальном кабинете с редкими марками или европейскими филателистическими новинками, которые президенту хотелось бы приобрести. Обмениваясь марками или со знанием дела обсуждая вопросы филателии, Мацхольд время от времени затрагивал злободневные вопросы, исподволь добывая «конфиденциальную информацию», которой, как он отметил в одном из донесений в Берлин, президент мог поделиться лишь с другом, пользующимся его неограниченным доверием.