решения не находилось. Единственный альтернативный вариант — спуститься вниз и встретить респектабельного гостя у подъезда — представлялся более чем рискованным: бабки на лавочке и скучающие пенсионерки с нижних этажей не упустят ни одной детали нежной встречи «Женькиной Таньки» с приехавшим на «мерседесе» «шикарным мужиком» и в тот же день доложат Жеке. Жека может проболтаться Инусе, перепуганная Инуся помчится к папе!

В три часа ночи, когда от отчаяния полились слезы, гудящую голову внезапно посетила одна, на первый взгляд глупая, но вместе с тем, пожалуй, не такая уж и глупая мысль.

8

Желтой прессы, с помощью которой тетенька регулярно пополняет свой словарный запас, хватило на то, чтобы застелить коридор. Больше и не требовалось. «У нас на днях начинается ремонт!» Дизайнерская фантазия сконцентрировалась на Жекиной комнате. Буфет Эммы Теодоровны Орловой-фон Штерн говорил сам за себя. Как выразилась бы тетенька, это вам не у Пронькиных на даче! Остатки былого величия: извлеченные из недр буфета, отмытые и начищенные тарелочки, подсвечники, немецкие «пастушеские» статуэтки, серебряное ведерко для шампанского с гравировкой Глубокоуважаемому Алексею Ивановичу Орлову от коллектива сотрудников НИИСТРИ, 2 октября 1976 г. — были выдвинуты на передний план и частично расцветили «Коперника». Множество ярких пятен рассеивает зрительское внимание и отвлекает от созерцания дефектов!

С тетенькиной диван-кроватью вышла «непруха» в буквальном смысле этого Жекиного словечка: отчаянные попытки сдвинуть с места провальную, тяжеленную рухлядь, чтобы заменить ее на антикварный диванчик, закончились воплем, сломанным ногтем и кучей пыли и трухи. Спасти зеленовато-псивую вредину мог лишь синий томик издания пятнадцатого года, заложенный костяным ножом для разрезания бумаги и «случайно» забытый в изголовье. «А это что за книжка?» — «Это тетенька перечитывает Тургенева». — «Надо же!»

Проект «обитель страстных поклонников старины» все-таки сильно портили окна — не мытые, наверное, с осени, но не исключено, что и с позапрошлой весны. Если вы помешаны на статуэтках и подсвечниках, это вовсе не значит, что вы годами не моете окна… Извините, но у нас же ремонт!

В половине одиннадцатого осталось лишь переодеться. Легко сказать! А во что? Все летнее барахло застряло у Анжелки. В шкафу болтались на «плечиках» немыслимо красное рыночное платье и сшитая Инусей года три назад юбочка. Впрочем, очень миленькая. По-детски короткая юбочка и черная маечка в обтяжку сделали студентку второго курса похожей на восьмиклассницу, собравшуюся в кино со знакомым мальчиком. Причем на дневной сеанс… С накрашенными хлопающими ресницами, распущенными волосами и розовыми щечками, все еще пылающими после борьбы с проклятым Жекиным диваном, вид получился совсем уж одиозно кукольный. Фу!.. Или ничего?.. Сомнения вытеснило новое воспоминание об остатках прежней роскоши: где-то должны быть чайные ложечки — серебро, позолота, витые ручки.

Красная бархатная коробка отыскалась в тумбочке под телевизором. Только там были не ложки… Медаль «За взятие Берлина», «За победу над Германией», орден Славы, орден Героя Социалистического Труда. Награды дедушки Лени.

Осознание собственного ничтожества оказалось неожиданным и очень горьким. Хорошо еще, ничтожная внучка героического деда вовремя опомнилась, иначе, пожалуй, рядом с трофеями Второй мировой очутились бы его ордена и медали. Нет, на такое предательство она, конечно, бы не пошла, но вместе с тем, выставив напоказ памятные семейные вещи, она уже совершила предательство: у суперобеспеченного господина, исповедующего новое качество жизни, весь этот «антик» наверняка вызовет ироническую усмешку… Почему она не подумала об этом раньше? Зачем устроила этот дешевый, бутафорский спектакль? Надеялась, что жаркая суета избавит от душевных страданий? На час, на два, на три, и правда, удалось отвлечься, а что будет еще через час? Если уже сейчас хотелось плакать, то тогда, надо полагать, будет истерика. Потому что придет раскаяние. Неизбежное для той, которая сначала унижала себя, пытаясь изобразить перед богатым буржуа представительницу старинного дворянского рода, а потом превратилась в куртизанку. Если не хуже. Гораздо хуже! Ведь еще и двух суток не прошло с тех пор, как Бабвера, такая одинокая и беспомощная, лежала в гробу, а ее любимая Танька уже мечтает забыться в объятиях легкомысленного женатого мужчины! Кстати, где она собиралась забываться? Неужели на этой псивой развалюхе? Там, где Жека целуется со своим золотозубым Али-Бабой?.. Ой, какая же мерзость!

Противная самой себе — закомплексованная дурочка, предательница, просто дрянь! — она бросилась к двери, но в дверь уже раздались два коротких, интимных, звонка. Безысходность повергла в полную апатию и ледяное безразличие…

— Привет!

— Здравствуйте, Николай Иванович.

Его лучезарная улыбка съежилась в недоуменную трубочку. Раз десять вытерев чистейшие ботинки о коврик, он переступил через порог и робко протянул букет.

— Не знал, какие ты розы любишь… взял разные. Какие были… А у вас тут что, ремонт?

— Нет. Это я нарочно постелила газеты. Чтобы вас не шокировал наш драный линолеум.

— А-а-а… — Он не нашелся, что ответить, и не засмеялся. Пожал плечами и, кивнув в ответ на указующий кивок суровой хозяйки, послушно зашагал по газетам в Жекин будуар. Остановился в дверях и вдруг, чего уж никак нельзя было ожидать, восторженно присвистнул:

— Фью! Надо же, как у вас классно! А буфет откуда такой суперский? Он из музея, что ли? Можно посмотреть?

— Смотрите.

— Классная штуковина! — Большая загорелая рука осторожно, будто это действительно был музейный экспонат, коснулась старенького буфета, погладила столешницу с белесыми кругами от чашек и рюмок, любовно прошлась по закругленному краю. — Он из какого дерева? Груша?

— Карельская береза. Вы пока смотрите, что хотите, а я, с вашего позволения, пойду на кухню, поставлю в воду ваши цветы.

Медленно погрузив в вазу одну за другой одиннадцать роз — белую, бледно-розовую, густо-розовую, желтую, карминно-красную… почти черную, — она до боли сжала пальцами виски, пытаясь понять, в чем смысл, возможно и красивого, но, что ни говори, странного букета, потому что ответ на этот вопрос мог стать ключом и к другой загадке: почему мужчина атлетического сложения, с отличным цветом лица, явившись на свидание, ведет себя так, словно пришел в музей?.. Возникшая версия показалась вполне заслуживающей внимания. Во всяком случае, было бы ужасно жаль, если б она осталась на уровне версии.

Загадочного поведения господин тем временем с серьезным видом экскурсанта изучал большую черно-белую фотографию бабушки Нины, сделанную лет сорок назад: прикрыв от солнца бархатные глаза изящной рукой с тонким запястьем, красавица бабушка кокетливо улыбалась «интересному мужчине» — дедушке, который ее фотографировал.

— Какая красивая женщина! Это твоя мама?

— Бабушка.

— Бабушка? Надо же, как вы похожи!

— Вы первый, от кого я это слышу.

— Со стороны всегда виднее. Очень похожи! Улыбка такая же, руки, взгляд…