Еще раз крикнуть он не успел – Никита свесился с коня,вытянулся вперед, весь как бы сделавшись продолжением сабли своей, косополоснувшей негодяя по шее. Тот рухнул, запятнав кровью серые камни, и кони навсем скаку ворвались на высокую террасу дома.

Степан слетел с седла, принял Ангелину из рук Никиты, и всевтроем, столкнувшись, побежали было в дом, однако Никита остановил их жестом и,ногой ударив дверь, не вбежал в холл, а вкатился кубарем, так что если быкто-то подкарауливал за дверью, с кинжалом или иным оружием, то промахнулся бы.Однако за дверью никого не оказалось. Пуст был вестибюль, и тишина царилавокруг, и это была зловещая тишина.

– Сдавайтесь! – крикнул Никита. – Бросайте оружие! Всехпощажу, если вернете ребенка невредимым!

Он ждал в ответ чего угодно: выстрела, мольбы – только нетишины.

– Посмотри внизу, я наверх! – крикнул он Степану и ужевзбежал на первые ступеньки, как вдруг запнулся и встал, пристально глядя подноги. Тут и Ангелина со Степаном разглядели, куда смотрел Никита: на кровавыеследы, пятнавшие ступени.

Вернее, это были следы огромных ног, обутых в грубыебашмаки… Следы вели сверху, со второго этажа, и если внизу они были едвазаметны, то чем выше, тем казались ярче и страшнее.

– Боже правый, – выдохнул Степан, крестясь и глядя сжалостью на Ангелину.

Она тихо охнула и пошла вперед, как слепая, вытянув руки.Степан и Никита переглянулись – и оба, не сговариваясь, кинулись через две, триступеньки наверх, чтобы остановить ее, не дать ей увидеть самое страшное.Однако в распахнутых дверях им открылось зрелище, заставившее их в голосвскрикнуть – и замереть на месте, так что Ангелина без помех смогла взобратьсянаверх и увидеть черную фигуру, распластанную в луже крови.

Это был труп женщины, облаченной в глубокий траур. Ееполуседые волосы имели такой вид, словно кто-то за них крепко таскал, а широкооткрытые черные глаза оледенели в последнем выражении лютой, неутоленнойненависти, почти неузнаваемо исказившей это красивое лицо. И все-таки Ангелинаузнала ее сейчас и узнала бы когда угодно, где угодно. Маркиза д’Антраге,графиня де Лоран, графиня Гизелла д’Армонти, шпионка Бонапарта, посланницаЛюдовика ХVI, фрейлина Жозефины, заговорщица, убийца и вдохновительница убийц –словом, мадам Жизель… это была она, и она была мертва.

Мертва! Но кто убил ее? И где похищенная девочка? Ангелинавысвободилась из объятий Никиты (они взглянули друг на друга изумленно, ибо немогли припомнить мгновения, когда бросились друг к другу: она – ища поддержки,он – желая поддержать ее) и огляделась.

– Гля! – возопил Степан, тыча пальцем куда-то в угол, и ониувидели кучу тряпья, которая зашевелилась, издала слабый стон…

Степан подбежал, схватил ее – тряпки оказались молоденькойслужаночкой, только что пришедшей в сознание, но вновь изготовившейся лишитьсяего при виде сверкающего глазами яростного русского офицера. Не скоро удалосьвразумить девчонку, что никто не собирается рубить ей голову – всего-то инужно, что рассказать, где ребенок и кто убил графиню… или маркизу…

– Княгиню, – поправила девчонка, значительно поджав губки, иАнгелина только вздохнула: ей уж не узнать новой личины мадам Жизель! Да ислава богу! Но где, где Юленька?!

Втроем они принялись трясти и допрашивать девчонку, которая,верно, и всегда была простовата, а со страху и вовсе поглупела; так что немалоеминуло время, прежде чем выяснилось: по указке княгини девочку выкрал какой-тоугрюмый великан, принес ее сюда и стерег, но был с нею бережен и ласков. Ониграл с девочкой и даже пытался петь своим ужасным, грубым голосом, который непришелся той по нраву: она все время плакала.

От этих слов Ангелина едва не разрыдалась в голос икрепилась лишь потому, что Никита властно сжал ее руку, давая знак не мешатьслужанке.

Так вот, продолжала та, стерег, значит, великан девочку ивсе время с опаскою поглядывал на дверь, как если бы ожидал чего-то страшного.Уже миновал полдень, когда раздался условный стук и служанка, отворив, увиделакнягиню. Та опрометью ринулась наверх и прямо с порога велела великану«прикончить это отродье». Служанка уверяла, что даже она опешила, не ожидаятакой кровожадности от своей доброй, хоть и весьма таинственной госпожи;побледнел, растерялся и великан, стал спорить с мадам: дескать, гонцов с Елисейскихполей еще не было и никто не знает, слажено ли дело.

«Мне-то что! – крикнула княгиня. – Я послала Анжель наверную смерть, она никогда не вернется. Тебе-то что за забота? Мщение твоесвершилось! А теперь убей девчонку, получи свои деньги – и убирайся, покарусские не схватили тебя, московский купец!»

При сих словах Ангелина зажала рот руками, но все же нашласилы не издать ни звука. Догадка, пронзившая ее, была слишком чудовищна, чтобыоказаться правдой! Нет, небеса не могли быть к ней столь беспощадны! И все-такивещее сердце говорило, что она права… как ни страшна сия правота!

– При этих словах княгиня подала ему нож, – всхлипывая итараща глаза, словно опять переживая ужасные события, тараторила служанка. – Онвзял, тронул лезвие пальцем… и вдруг лицо его исказилось, и он отбросил нож.«Не хочешь?! – вскричала мадам. – Тогда я сделаю это сама, голыми руками!» Иона кинулась к девочке, словно намеревалась ее задушить. Тогда этот человек сревом схватил княгиню за волосы да так дернул, что она завопила от боли, апотом подобрал с полу нож – и ударил в горло!

– Ай, молодец мужик! – взревел Степан, не скрывая восторга,и в порыве чувств стиснул девчонку в объятиях.

– А дальше? Куда он делся? Ну? – нетерпеливо вопросилНикита.

– Я думала, и мой час настал, – всхлипнула служанка, – дабог спас. Этот человек схватил девочку на руки – она закричала, началавырываться, но он не обращал внимания и кинулся бежать. А куда, не знаю, потомучто лишилась чувств… – роняя голову на широкую Степанову грудь, пробормоталаона, явно намереваясь лишиться чувств снова, на сей раз – в объятиях казака.

Степан, однако, небрежно сунул ее в тот же угол, где онабыла найдена, и взглянул на своего барина.

– Вдогон, ваше благородие?

– Но куда? Куда? – заломила руки Ангелина.

Степан растерянно пожал плечами:

– Да бес его ведает, куда он подевался, лиходей!

Никита молчал, чуть нахмурясь. Потом проговорил задумчиво: