Дама вгляделась. Мало того, что человек, которого онаразыскивала, молчал, не присоединившись к общему хору; из-под крепкоприжмуренных век его скатилась крошечная слезинка! Несколько мгновений дамаглядела на него с тем же изумлением, с каким глядела бы на плачущую гору, потомосторожно коснулась его плеча:

– Сударь…

Человек нехотя приоткрыл глаза. Крошечные, глубокопосаженные, они казались просто темными дырочками, просверленными в головенеизвестно зачем, но, верно, они все-таки могли видеть, потому что уставилисьна даму, после чего их обладатель нехотя буркнул:

– Чего?

Дама была весьма не робкого десятка, однако и она вдругструхнула под этим тупым взглядом и почувствовала, что растеряла все слова, скоторыми пришла сюда.

Не дождавшись ответа, глазки помутнели и начали вновьзакрываться тяжелыми веками; тогда дама, спохватившись, сбивчиво проговорила:

– Я слышала… вас постигла неудача сегодня, вы не нашлиработу?

Начало оказалось неудачным: огромная ладонь, безвольнолежавшая на столе, медленно сползлась в кулак, один удар которого запросторазмозжил бы голову теленку.

– Я это к тому, – поспешно добавила дама, – что у меня естьдля вас работа!

Глазки вновь закрылись. Великан как бы во сне откусилнемалый кусище от поросячьей ножки, лежавшей в его миске, и принялся вялодвигать челюстями.

– Как я погляжу, вам желудок дороже славы? – недоброусмехнулась дама.

Великан вновь открыл глаза и пробурчал:

– А ты послушай, о чем они поют. Вот и вся наша слава!

– Но ведь русские еще не вошли в Париж, – прошептала дама,садясь на краешек засаленного табурета и ближе придвигаясь к великану.

Он дернул носом, очевидно, раздраженный запахом ее духов, иприщурил один глаз.

– Работа какая? Насыпать соли на хвост русским, что ли?

– В конце концов, этим и кончится, – туманно ответила дама,и силач широко разинул пасть, зевая.

– Больно надо! И – что проку? Легче покорить легион демонов,чем русских, даже если бы вместо одного у нас было десять Бонапартов. Не виделнарода более варварского! Готовы сами себя сжечь, лишь бы не сдатьсянеприятелю. Их так просто не возьмешь. – И он опять прикрыл глаза.

– Хоть и не твоими руками, но не без твоей помощи будетуничтожен русский император, – чуть слышно прошептала дама.

Сначала ей показалось, что великан ничего не расслышал,потому что прошло немалое время, прежде чем поднялись веки и взгляд скользнулпо ее лицу. Потом великан хмыкнул и стукнул ладонью по сжатому кулаку. Этотнепереводимый и оскорбительный жест знатоки могли бы сравнить с тем, какрусские бьют ребром ладони по сгибу руки у локтя, и означал сей жест, мягкоговоря – «пошла вон!».

Дама слишком нуждалась в услугах этого мужлана, а потому непозволила себе обиду и начала все сызнова:

– Буду говорить прямо. Речь идет о женщине.

Тяжелые черты медленно сложились в гримасу глубочайшегоотвращения, а губы исторгли короткое:

– Баб ненавижу!

Дама была особа начитанная, а потому ей сразу вспомнилсяевнух из «Персидских писем» Монтескье, возненавидевший женщин после того, какначал взирать на них хладнокровно и его разум стал ясно видеть все их слабости.

– Прекрасно! – усмехнулась она. – Речь идет об уничтоженииодной из тех, кого вы ненавидите.

– Это тебя, что ли? – хмыкнул великан.

Насмешки бесят мелкую спесь, и дама была взбешена. Преждеоскорбитель немедля узнал бы, что горе тому, кто, возмутив ее гнев, не спешилпокорностью смягчить его. Она дала себе мысленную клятву расквитаться с этимничтожеством, когда дело будет сделано, но впервые усомнилась в том, что ей этоудастся. Туп, ленив… Непроходимо, безнадежно! Впрочем, она тотчас поняла, чтоподобные эпитеты скорее применимы к ней самой. Она начала слишком уж издалека,а с таким животным надо действовать без обходных маневров.

– Баб ненавижу, да ведь они глупы что куры, – вдруг изреквеликан. – Только и годны, что кудахтать да нестись! На свете есть только одна,которой я свернул бы голову при первой же встрече!

Восторг, захлестнувший душу дамы при этих словах, был таков,что она даже всхлипнула от облегчения. Все будет, как она хочет! И, схвативвеликана за руку, она жарко выдохнула:

– О ней и пойдет речь!

Маленькие глазки медленно приоткрылись, и дама усмехнулась,увидев, как мелькнувшая в них искра начала разгораться в яростный пожар.

– Вижу, ты узнал меня. Ну, наконец-то! Теперь можно ипоговорить.

Через полчаса дама в трауре вышла из кабачка «Поросячьяножка» и, свернув за угол, села в поджидавший ее фиакр. Следом вскочили двоеоборванцев: это была охрана, ибо дама не лишилась рассудка, чтобы однойотправиться в такое гнездилище опасностей, каким являлось ночью «Чрево Парижа»,тем паче – находившийся поблизости «Двор чудес», обиталище нищих и всегопарижского отребья. Впрочем, сейчас дама была так счастлива, так окрыленна, чтодумать позабыла о том, каким опасностям она могла подвергнуться. Она велелакучеру поскорее трогать, и всю дорогу до Мальмезона предавалась нетерпеливыммечтам о том мгновении, когда синеглазая золотоволосая женщина постучится впотайную калитку в ограде Мальмезона, скажет пароль «Сервус» и попроситпроводить ее к графине Гизелле д’Армонти. Сама придет, сама. И сделает все, чтоей будет приказано, не посмеет противиться. Дама в этом ничуть не сомневалась,и, как показали дальнейшие события, она не ошибалась.

* * *

Еще вчера русские видели Париж с высоты Монтерля – виделизолотой купол Дома Инвалидов, ворота Трона, Венсен, вершины Монмартра, кудаустремлено было движение союзных войск. Еще вчера гремела ружейная пальба,вперед продвигались с большим уроном через Баньолет к Бельвилю, предместьюПарижа. Все высоты заняты были артиллерией; в любую минуту город мог бытьзасыпан ядрами. Это была бы скорая победа… Но никто не желал сего в рядахпобедителей.

И вот французы выслали парламентера. Пушки замолчали.Наступившая тишина была как вздох облегчения. Русские офицеры, солдатысобирались вокруг пушек и поздравляли друг друга с победой. «Слава богу! Мыувидели Париж со шпагою в руках! Мы отомстили за Москву!» – повторяли воины,перевязывая раны свои…