Это было еще вчера, а сегодня, 19 марта 1814 года, чудилось:весь Париж двинулся на бульвары, где надлежало проходить союзным войскам;балконы, окна террас заполнены были зрителями; все жители парижские нетерпеливоожидали вступления иностранного войска, возвратившего Франции мир испокойствие. На ранней заре русская конница, предводительствуемая великимкнязем Константином Павловичем, и гвардии союзных держав построились в колонныпо дороге к Парижу. Русский император отправился в Панкенсо своим штабом, кудаи король прусский прибыл со своею свитою. Здесь победителей ожидали префектыпарижских округов. Русский император обратил к ним речь весьма достопамятную,ибо каждое слово из окон было не пустым обещанием, но оправдывалось событиями:

– Ни Франции, ни французам не воздам злом за зло. ОдинНаполеон мне враг…

Оба государя, Александр и Вильгельм, в сопровождении князейи полководцев своих направились через заставы парижские к предместьюСен-Мартен. Казаки и гвардия находились впереди шествия. Граф СостендеЛарошфуко прибыл к союзным государям с белым бантом, предлагая себя впроводники русскому императору. Около полудня все войска – конница и пехота, –отличавшиеся превосходной выправкой, предшествующие императорским свитам,вступили в город под звуки труб и военной музыки. При прохождении черезпредместья от чрезмерного стечения народа воинское шествие надолго замедлилось:казалось, в сем месте соединился весь Париж; никак нельзя было двинуться.Только в час дня войско союзное появилось на бульваре Пуссоньер. Глядя на возносящийсялес копий, на эти бравые батальоны, на этот цвет европейских воинов, парижскиежители созерцали зрелище, которое долго еще не забудется в мире: они виделиблестящую армию среди горожан, ничем не обеспокоенных; видели войсконеприятельское, принятое как войско, возвратившееся в свое Отечество. Ночувство, с которым победители входили в Париж, было неизъяснимо никакимисловами…

Море народа на улицах. Окна, заборы, кровли, едвазазеленевшие деревья бульваров – все, все покрыто людьми. Ступить, что называется,негде! Все машет руками, кивает головами, все кричит:

– Да здравствует Александр, да здравствуют русские!

– Да здравствует Вильгельм! Да здравствует императорАвстрии!

– Да здравствует Людовик, да здравствует король!

– Покажите нам прекрасного, великодушного Александра! –кричали красивые женщины, цепляясь за упряжь офицерских коней, так что один измолодых воинов принужден был приостановиться, чтобы ответить учтиво:

– Mesdames, le voilа, en habit vert, avec le roi de Prusse[108].

– Mais, monsieur, on vous prendrait pour un Français![109] – восхитилась дама.

– Много чести, мадам. Я этого не стою, – улыбнулся русский,но дама и в толк не могла взять, о чем он говорит, продолжая комплимент:

– Mais c’est que vois n’avez pas d’accent [110]. – И тут жеснова во все горло закричала: – Vive Alexandre, vivent les Russes, hérosdu Nord! [111]

Казак этого офицера, не отстававший от него ни на шаг,задумчиво проговорил:

– Ваше благородие, они с ума сошли!

– Давно! – ответил офицер, помирая со смеху.

Они тронули коней и кое-как воротились на свои места.

Тем временем государь среди волн народа остановился уЕлисейских полей, и Триумфальная арка, этот символ славы Бонапарта, смиренноизготовилась принять его.

Молодой офицер глаз не мог отвести от арки, от ее массивныхсерых стен, тяжелых перекрытий, помпезных барельефов.

– Как в сказке сказывается: зашли за тридевять земель, втридесятое царство! – воскликнул казак; офицер, бросив ему беглую улыбку,ответил:

– Твоя правда, Степан! – и вновь обратил свой взор на серыйгранит арки.

Невольно снял треуголку. Легкий, уже теплый ветерок ерошилего светло-русые волосы, играл ими, то открывая, то вновь прикрывая рваный шрамна виске.

Офицер быстро надел треуголку и подумал, что такая же аркадолжна стоять и в Москве, на той дороге, по которой уходил из русской столицыНаполеон, а потом вступали наши войска. Две арки, начало и конец пути,поражение и победа…

– Аргамаков! – окликнул его товарищ. – Ты только погляди!

Волны народные трепетали, колыхались, бились вокругвеличественного и приветливого императора русского, который, как никто другойиз государей союзных держав, привлекал восторженное внимание; и стар, и млад, ипростолюдин, и первостепенный парижский житель – всяк норовил схватить царя заруку, за колени, за одежду, хотя бы за стремя, чтобы снова и снова воскликнуть:

– Vive Alexandre; а bas le Tyran! [112] Да здравствуют нашиизбавители!

– Государь очень неосторожен, – неодобрительно пробурчалофицер, но Аргамаков успокоил его улыбкой:

– Истинное величие в доброте и бесстрашии.

С трудом оторвав восторженный взор от царя, он принялсяоглядывать толпу, улыбаясь в ответ на улыбки, взмахивая рукой в ответ наприветственные жесты, любезной улыбкой встречая всяческие благоглупости,летевшие со всех сторон:

– Посторонитесь, господа, артиллерия! Какие длинные пушки,длиннее наших!

– Какая большая лошадь! Степная, верно!

– Посмотри, у него кольцо на руке. Верно, и в России носяткольца.

– Отчего у вас белокурые волосы?

– От снегу! – ответил Никита первое, что пришло в голову, иподумал: «Не знаю, от тепла или от снегу, но вы, друзья мои, давно рассорилисьсо здравым рассудком!»

– Отчего они длинны? В Париже их носят короче. Великийартист, парикмахер Дюлон, обстрижет вас по моде.