– Боюсь, что так… – Тедерик снова пожал плечами, только теперь меланхолично.

– Если вы выступите публично, вашим словам, скорее всего, многие поверят… – нетерпеливо начала журналистка, – почему тогда..?

– Потому что я трус, мисс Стефанис, – Вульф-младший смотрел то ли на «жука», то ли на Саманту обреченным усталым взглядом без единого проблеска надежды. – Трус, который боится лишиться последнего, что у него осталось…

Но тогда, как и сейчас, я не думала о Тедерике Вульфе как о настоящем трусе. Во всяком случае, не большем трусе, чем человек, который делил одну сцену с председателем и со мной. А вот кем на самом деле был Дерек Уорчайлд – слепой пешкой, предателем или манипулятором, как и его господин – еще только предстояло выяснить.

Мне было мерзко от того, что произошло на крыше музея Истории Двух Миров несколько месяцев назад. От того, что я позволила Дереку себя целовать.

Да чего там! Я находила его привлекательным, наслаждалась его компанией и чувством юмора, и, если бы что-то во мне не сказало «Нет», то могла бы провести с ним ночь.

Я поежилась, как от холода, и заставила себя поднять взгляд на Вульфа и его Защитника. Нить речи председателя была окончательно потеряна. Из ступора меня вывела только протянутая в мою сторону рука главы Комитета. Еще через секунду все взгляды в зале были направлены на меня. По рядам журналистов, сотрудников Комитета и наблюдателей прошел гул обсуждений и перешептываний.

На лбу выступили холодные капли пота, когда Вульф обратился ко мне.

– Мисс Джозефсон, – он говорил так, словно готов преклонить колено передо мной, – подойдите.

«Что это такое…?» – голос в голове не вопил. Скорее он был похож на мольбу. Но я двинулась вперед, как и полагалось. Медленно и с опаской. И едва не застыла, как вкопанная, когда заметила, что Дерек Уорчайлд ненадолго отходил к кулисам сцены. Возвращался назад он, неся перед собой парчовую подушку цвета красного вина. На ней лежал круглый золотой медальон с толстой цепью. От движения в желобках на его поверхности переливались отсветы и складывались в рисунок гравировки. Герб Комитета… Перекрещенные руки с мечами и башня под ними.

Мне хотелось начать пятиться назад, но я не могла себе этого позволить. Остановившись напротив Вульфа и снова ощутив на себе насмешливый взгляд Дерека, я поняла, что еще очень много чего хотела бы сделать. Например, схватить с подушки этот медальон, медаль – да что бы это ни было! – и швырнуть им. Или развернуться к залу и закричать: «Да неужели вы не видите, кто перед вами?»

Но всего этого я не сделала. Только замерла, будто взошла на эшафот.

– Вы не просто Защитник. Вы Защитник Миров, мисс Джозефсон, – Вульф говорил размеренно и подобострастно и, кажется, сам в это верил. – Вы сражались не только за людей из Первичного мира на том вокзале, но и за меня… Хотя и оказались там случайно.

В последней фразе тонкой ядовитой иглой скользнула фальшь. Ему слишком хотелось уколоть меня. Едва заметно подчеркнуть, что он или не верит официальной версии или знает что-то большее.

А потом все было как в замедленной съемке. Вульф церемониально положил ладони на цепь, поднял ее и приблизился ко мне. Казалось, что он давит улыбку. Дерек лишь коротко усмехнулся, ненадолго отвел взгляд в сторону, а потом посмотрел так, словно спрашивал: «Тебе нравится это шоу?»

Цепь была тяжелой, а официальные аплодисменты звучали в ушах как прилив. Это раздражало. Неимоверно раздражало. Медальон камнем лег на грудь, приминая блузку. Я тяжело вздохнула и… И ничего.

Нет, знак признания Комитетом обжигал меня. Почти физически причинял боль, открывая шлюзы воспоминаний, через которые хлынули видения того дня. Но так же отчетливо я понимала, что это все лишь в моей голове. Вульфу не нужно было накладывать чары, чтобы вдоволь насладиться моим замешательством. Попытками скрыть то, что чувствую, за маской.

Он ждал. Вот только чего? Что я сорвусь и попытаюсь рассказать правду? Тогда Комитет скорее всего поднимет меня на смех. Или что я начну трястись от рыданий?

Не дождется!

Я развернулась к залу, метнулась к краю сцены, закрыла глаза и низко поклонилась. Медальон на шее тянул вниз. Кто-то из сидящих на первом ряду резко перестал аплодировать и даже подался чуть назад. Я застыла в этом положении, сведя брови на переносице.

«Пожалуйста, умолкните!»

Только эта мысль билась в моем сознании. Не хотелось думать, есть ли в зале те, кто знает правду про председателя. Или те, кто предполагал, что с его обменом себя на заложников все могло обстоять не так однозначно.

Я просто стояла перед залом, что заставляло людей снова начинать перешептываться и преставать хлопать. Да, так уже гораздо лучше…

– Мисс Джозефсон.

Обманчиво участливый голос Вульфа заставил меня нехотя выпрямить спину и как под гипнозом посмотреть на него. У того на лице расцветала улыбка, которая должна была казаться блаженной, но вызвала мороз по коже.

Он положил руку на грудь и коротко поклонился.

– Быть может, у вас найдется песня для такого момента?

По одному его взгляду было понятно, что Вульф если и не знает наверняка о личностях девушек, вышедших с «Вайолетс» на сцену, то определенно догадывается. Но пугало меня другое. Окутавшее конференц-зал молчание.

Я стояла как оглушенная. Сцена уходила из-под ног. Бросала взгляд то в зал, то на председателя и его Защитника. Кто-то из присутствующих начал вставать со своих мест.

«А почему бы нет?», «Спойте!» доносились выкрики людей. Сначала редкие и тихие, а потом все набирающие обороты. Сердце в груди сошло с ума, но не от предвкушения, к которому я привыкла. Не от волнения.

Совсем не так, как на юбилее Драйдена. Не как на шоу в Токио.

Горло сдавило раскаленной сталью, а к глазам подступили слезы. Я чувствовала себя пойманной в силки птицей. Не могла петь. Не могла даже говорить.

– П-прошу меня простить, – зажмурившись, я на миг обернулась к залу, – боюсь, что не сегодня… Но я обязательно найду слова и напишу достойную песню…

– Что ж, мы будем ждать, – Вульф склонил голову в фальшивом сочувствии.

А я снова поклонилась и практически бросилась прочь со сцены. Впервые в моей жизни.

Все здание Комитета в Женеве как огромные серый кубы, изрезанный внутри прямыми четкими линиями перил и лестниц, соединяющими этажи. Передвигаться по ним сейчас все равно, что пытаться скрыться внутри игрушки-головоломки.

А мне хотелось именно этого. Спрятаться от любопытных взглядов. Не знаю, получилось бы у меня, если бы я не ушла до конца пресс-конференции и не наткнулась на женский туалет в одном из коридоров, ведущем к фойе.

Дамская комната производила еще более гнетущее впечатление. Длинная коробка со стенами из черного мрамора с белесыми прожилками.