Н. Х. Бунге. При встречах с императором и в печати Катков постоянно обвинял Гирса в западничестве, уступчивости перед Германией и Австро-Венгрией. После провала политики России в Болгарии требовал отставки Гирса и назначения «русского министра» И. А. Зиновьева. Всякая неудача российской внешней политики немедленно обращалась Катковым «в пользу» борьбы за отставку «иностранного министра».

Однако если под его давлением Бунге был заменен Вышнеградским, то попытка повлиять на руководство внешней политикой вызвала гнев императора, он распорядился сделать «Московским ведомостям» официальное предостережение, и Катков нажил себе больше врагов, чем друзей, хотя все они признавали его силу.

В конце жизни, в мае 1887 года, его скомпрометировали перед императором, приписав ему авторство письма президенту палаты депутатов Франции Шарлю Флокэ, хотя «автором этой мерзости был Катакази» – посланник России в США. В своём письме Победоносцеву Катков, для сведения императора, писал:

«От самого начала моей общественной деятельности я ни к какой партии не принадлежал и никакой партии не формировал, не находился в солидарности ни с кем. Моя газета не была органом так называемого общественного мнения, и я большею частью шел против течения; газета моя была исключительно моим органом. <…> Ни с кем, ни в какой солидарности не находясь, я свято блюл свою независимость… Графу Д. А. Толстому Его Величество указал на некоторых лиц, которые компрометируют меня своею ко мне близостью. Только теперь, в эти последние дни, я узнал от лиц, заслуживающих полного доверия, что именно Богданович везде и при всяком случае выдавал себя моим другом, единомышленником, сотрудником, и даже будто бы он ездил в Париж по моему поручению… свидетельствую моею честию, что я ни в какой интимности с этим человеком не был…»

Катков умер 20 июля 1887 года в своём имении Знаменское-Садки. Столичная газета «Санкт-Петербургские ведомости» на следующий день написала: «Утрата, какую несёт Россия, неоценима; она теряет не только первоклассного журналиста, создавшего политическое значение русской печати, но и центральный ум, который в критические минуты собирал вокруг себя здоровое общественное мнение и указывал ему прямой путь».

В тот же день Александр III послал вдове Каткова Софье Петровне телеграмму, которая была напечатана в «Московских ведомостях» и других газетах:

«Вместе со всеми истинно русскими людьми глубоко скорблю о вашей и Нашей утрате. Сильное слово покойного мужа вашего, одушевлённое горячею любовью к отечеству, возбуждало русское чувство и укрепляло здравую мысль в смутные времена. Россия не забудет его заслуги, и все соединяются с Вами в единодушной молитве об упокоении души его».

Катков выступал за сильное государство – «великую державу», считая, что «слабое государство, не способное ни обороняться, ни управляться, не жалеют, а презирают и добивают», что у России нет необходимости расширять свои границы и включать в свой состав новые славянские территории, ибо страна и так обширна. Но государство должно защищать не только свои границы, но и интересы, поскольку оно представляет собой «живую индивидуальность». Панславизм Катков считал утопией, опасной не только для Австрии, но и для России.

Это была «идеология охранительства». Катков разделял идеи Уварова, был против разделения властей и, как последовательный монархист, видел единственно возможной формой власти в России самодержавие.

Поэтому был против парламентаризма, ограничения императорской власти конституцией и критиковал реформы, как либерализм, жертвующий «священными интересами Отечества», и нигилизм Герцена, который отрицает все «основы человеческого общежития – религию, государство, собственность, семейство», и был за единую «национальную партию», а Бакунина за «ненависть к всероссийскому государству».

Реформируя образование, Катков полагал, что необходимо сформулировать государственный стандарт и отделить от лекторов «экзаменационные комиссии». Университет он противопоставлял школе, где изучают не науки, а воспитывают ум на основе классического образования. Школа воспитывает детей в возрасте от 10 до 17 лет по 24 часа в неделю, а целью искусства он называл «творческое воспроизведение действительности в сознании», а движущей силой – вдохновение не только как субъективный дух художника, но «дух своего народа» и «дух своего времени».

В «Русском вестнике» публиковались «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина, проза С. Т. Аксакова, И. А. Гончарова, А. Н. Плещеева, А. А. Фета, Ф. И. Тютчева, С. М. Соловьёва. И. С. Тургенев публиковал там романы «Накануне», «Отцы и дети», «Дым», а Л. Н. Толстой – «Казаки», «Война и мир», «Анна Каренина», публиковались романы Ф. М. Достоевского. Н. С. Лесков опубликовал в «Русском вестнике» повести «Запечатленный ангел», «Соборяне» и «Захудалый род».

В письмах к Александру III он объяснил, что всегда был самостоятелен в суждениях и действиях, поэтому был добрым наставником для власти, который мог иногда казаться императору демоном, но царь понимал его и прощал.

Лев Толстой

В «Исповеди» Толстой писал, что с конца 1870-х годов он стал нередко мучиться неразрешимыми вопросами: «Ну, хорошо, у тебя будет 6000 десятин в Самарской губернии – 300 голов лошадей, а потом?», а в сфере литературной: «Ну, хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, ну и что ж!»

Думая о воспитании детей, он спрашивал себя: «Зачем?», а рассуждая «о том, как народ может достигнуть благосостояния», он «говорил себе: а мне что за дело?» В общем Лев Толстой «почувствовал, что то, на чём он стоял, подломилось, что того, чем он жил, уже нет… Я сам не знал, чего я хочу: я боялся жизни, стремился прочь от неё и между тем чего-то ещё надеялся от неё».

Чтобы найти ответ на эти вопросы и сомнения, Толстой в 1891 году написал «Исследование догматического богословия», в котором подверг критике «Православно-догматическое богословие» митрополита Макария (Булгакова). Он вёл беседы со священниками и монахами, ходил в 1877, 1881 и 1890 годах к старцам в Оптину пустынь, читал богословские трактаты, беседовал со старцем Амвросием (Лаврентьевым), который был противником учения Толстого.

14 марта 1890 года Леонтьев сообщал Т. И. Филиппову, что он сказал Толстому: «Жаль, Лев Николаевич, что у меня мало фанатизма. А надо бы написать в Петербург, где у меня есть связи, чтобы вас сослали в Томск, и чтобы не позволили ни графине, ни дочерям вашим даже и посещать вас, и чтобы денег вам высылали мало. А то вы положительно вредны».

На это Лев Николаевич ответил: «Голубчик, Константин Николаевич! Напишите, ради Бога, чтоб меня сослали. Это моя мечта. Я делаю все возможное, чтобы компрометировать себя в глазах правительства, и все сходит мне с рук. Прошу вас, напишите».

В это время Толстой присматривался ко всем течениям христианства – к старообрядцам, сблизился