всё равно… – махнул рукою незнакомец, задвинул свой мешок под лавку, вытер руки об себя, поспешно схватил кружку и долго пил, не отрываясь. Хмельной напиток тёк ему на грудь и заливался в рукава.

– Заладил, как осенний дождик: «Всё равно, всё равно…» На.

Тот опустил пустую кружку, всё так же безразлично взял протянутые странником хлеб, лук и колбасу, отгрыз кусок и принялся жевать. Ел он бездумно, торопливо, с мутной жадностью в глазах, не чувствуя ни вкуса колбасы, ни тошнотворной вони, исходившей от него самого. Был он высок и бородат, с неряшливой копной сизых, местами обгорелых и давно не стриженных волос, имел лет двадцать пять за плечами и странный, затаённый страх в душе. В его речах сквозил неистребимый лающий акцент, в любом краю выдающий уроженца германских земель. Одежда, подпоясанная вервием изодранная ряса, была грязна до безобразия, под левой рукою расплывшейся бурой полоской темнела запёкшаяся кровь. В просвете рваного ворота мелькал чёрный крестик. Распухший нос, разбитая губа… Похоже, досталось ему крепко.

– Тебя как звать?

Вопрос, казалось бы, невинный, заставил незнакомца сжаться, будто от удара – он даже будто ростом ниже стал. Прожевавшись, положил огрызок колбасы на стол.

– Зовут меня Бертольд, а прозвище мне – Шварц, что значит Чёрный, – ответил он и снова смолк.

– Ты не монах ли часом?

– Ну, может, и монах… – Голова его качнулась с пьяной несуразностью. – А как тебя зовут?

– Зови меня… ну, скажем, Лис, – ответил тот.

– Лис? – Брат Бертольд наморщил лоб. – Это который бегает… вот этак? – он показал пальцами.

Губы его собеседника тронула улыбка.

– Да.

– Идёт. Поставь мне пива, Лис.

– Может, хватит? – посерьёзнел странник. – Чего ты набираешься с утра?

– С того, – угрюмо буркнул тот. – Я, может, до утра уже не до…

Рука легла на стол между ними, и чей-то голос коротко потребовал:

– Эй. Выметайтесь. Оба.

Корчма затихла. Рыжий поднял взгляд.

Подошедших было трое: чернявый, стриженный в кружок парнишка в белой безрукавке поверх вышитой рубахи, второй – постарше первого, но тоже не мужик ещё – едва-едва усики пробились, как чёрные сопли под носом, и третий – в грубых шерстяных штанах, голый по пояс. Этот был крупнее всех, хотя и остальные тоже с виду были крепкие. Однако Лис не шелохнулся, остался сидеть как сидел, лишь бросил беглый взгляд в сторону окна, где за столом оставшиеся трое следили, чем всё кончится. Один вертел в руках колоду карт. Шварц молчал, растерянно помаргивая. Дела… Здоровый ведь мужик! Шутя троих осилил бы. Злости не хватает, что ли?

Меж тем парнишка, что поближе, шагнул вперёд, взял со скамейки посох и отступил обратно. Посмотрел на своего приятеля – тот кивнул одобрительно.

– Ну? – нетерпеливо бросил голопузый. – Долго вы ещё тут будете вонять?

– А ты нос заткни. – Лис встал и выпрямился, глядя ему в глаза. – Чего расшумелся? Или твоя корчма?

– Может, и моя. А вот ты кто такой, ядри тебя холера?

– Залётный воробей. Чего пристали к человеку?

– А нечего тут языком трепать! Тоже мне, нашёлся… Мало, видать, попало – вишь, опять пришёл.

Лис посмотрел на Шварца.

– Своё он получил, стало быть, в расчёте вы.

– В расчёте или нет – решаю я, – набычился верзила. – Ну так что, дать вам по мордам или сами уберётесь?

Рука его потянулась вперёд.

Движение было быстрым. Неуловимо быстрым. Толчок, подножка – заводила растянулся на полу. Его дружок взмахнул посохом, промазал, а через миг сам приложился головой об стол. Кружка разлетелась в черепки. Посох, не успев упасть, будто сам собою прыгнул страннику в руки, и третий забияка спешно попятился. Полураздетый картёжник рванулся было встать и замер, углядев под носом у себя грязный берёзовый кол.

– Ну? – в свой черёд спросил у парня Лис и повёл туда-сюда рукой. – Теперь мы в расчёте?

Парень заворожённо следил, как двигается посох. Облизал пересохшие губы. Опустил глаза.

– В расчёте, – пробурчал он.

– Вот и славно. – Странник встал и вернулся к столу. Посмотрел с неодобрением на Бертольда и пошарил в кошельке.

– Хозяин! – позвал он. – Дай воды. И уксусу туда добавь.

Компания играющих вновь собралась у окна. По грязному столу зашлёпали карты. Народ в корчме задвигался, загомонил, обсуждая происшествие, забрякали кружки. А в дальнем углу негромкий голос вдруг сказал со странной убеждённостью: «Жуга».

– Жуга? – Бертольд вдруг встрепенулся. – Тебя и впрямь зовут Жуга? О господи… Мне про тебя Олег рассказывал, как вы на мельнице… и в замке…

– Я – Лис, – нахмурившись, ответил рыжий странник. – Оставь Жугу в покое. И вообще, говори тише.

– Жуга, наверное, только ты сумеешь мне помочь! – Монах приблизился и громко зашептал ему в лицо: – Меня… убить хотят.

– С чего ты взял? – опешил тот. – Да и кто?

– Не знаю я! Не знаю!

– Ну а за что, знаешь хоть?

Взгляд монаха стал беспомощным.

– Я… дьявола на землю выпустил… – сказал он, всхлипнул и заплакал.

* * *

Некоторое время оба они молчали.

– Так-таки и дьявола? – усомнился Жуга.

Брат Бертольд развёл руками.

– Я не знаю…

– А ну-ка, расскажи.

Тот вытер слёзы, помолчал, тоскливо заглянул в пустую кружку, вздохнул и начал свой рассказ.

Всё началось года три тому назад, когда Тотлис, «малефик и чернокнижник», как назвал его Бертольд, после очередной, устроенной прямо в «раболатории» попойки выгнал в шею нерадивого ученика. Из опасения вызвать гнев богатого родителя Бертольд решил на родину в Эльзас не возвращаться и, поскитавшись с полгода по городам и весям, вдруг неожиданно пристроился к доминиканцам. Постриг принять у него духу не хватило, но в послушание он поступил. Обрывки знаний и остатки денег позволили ему продолжить алхимические опыты – не из любви к науке, нет! – причина, подвигшая его на эти исследования, была более прозаической. Бертольд, подобно многим, искал «великий магистерий» – чудесный способ превращения «пустых» металлов в царственное золото.

– Сперва я брал свинец, ибо он тяжелее всех, – рассказывал монах, – брал и пережигал его с серой в тигле на огне.

– Господи! С серой-то зачем? – опешил Жуга.

– Ну, сера… – Брат Бертольд повёл рукой. – Она ведь жёлтая такая…

– А, ну-ну. И что? Хоть что-то получалось?

– Да не очень. – Монах смутился. – Ведь тут, понимаешь, не в исходных элементах дело, а в малых веществах, кои тинктурами именуются и все эти превращения производят.

– И что ж ты, травы брал?

– Нет, травы я отбросил сразу, ибо в огне любая трава и животная плоть становятся золой, настолько одинаковой, что различить её весьма затруднительно, а потому нет разницы, какую брать золу. Вот я и взял древесный уголь – он