облегчить им доступ к докторской степени, те из учеников, которые получат степень доктора, смогут претендовать на профессорские должности в высшей школе. Потребности Университета в кадрах для преподавательского и административного состава растут с каждым днем: поэтому умелые соискатели могут быть уверены, что найдут себе место в системе образования.

Наконец, некоторые из выпускников Практической школы будут несомненно востребованы крупной промышленностью – после того, как жизнь покажет, что диплом об окончании Практической школы свидетельствует о практических умениях, соединенных с высочайшими теоретическим познаниями.

В силу своей гибкой организации новая школа легко сможет обзавестись филиалами в провинции. Таким образом, и те ученые, чьи труды делают честь факультетам департаментов, смогут воспользоваться преимуществами, которые обещает французской науке применение двух нижеследующих декретов.

Если Император одобрит соображения, изложенные в этом докладе, я бы просил Его Величество снабдить своей подписью два проекта декретов, прилагаемые ниже.

Остаюсь, Сир, с глубоким почтением, Вашего Величества совершенно покорный, совершенно послушный и совершенно преданный слуга.

Министр общественного образованияВ. Дюрюи

Приложение 3

Из свидетельств о раннем периоде существования Четвертого отделения ПШВИ

Мишель Бреаль

[Надгробная речь памяти Леона Ренье][74]

Господа,

От имени Школы высших исследований, научные руководители, руководители семинаров и слушатели которой стоят вокруг этого гроба, я пришел воздать последние почести нашему дорогому и высокочтимому председателю. Под его руководством наша Школа сделала свои первые шаги; затем он обеспечивал ее развитие и совершенствование; он мудро управлял ею на протяжении семнадцати лет. Чем был для нашей школы г-н Леон Ренье, об этом лучше всего знают те, кто стоял у истоков и стал очевидцем первых шагов Школы; именно поэтому, хоть в последние годы я и удалился от активной деятельности в Школе, вы пригласили меня выступить здесь от вашего имени. Человек, которого мы провожаем в последний путь, не любил ни длинных речей, ни туманных формул, посему я буду главным образом придерживаться фактов.

В 1868 году, когда министр общественного образования г-н Дюрюи, справедливо озабоченный будущим умственной жизни в нашей стране, основал Школу высших исследований, он думал в первую очередь о науках математических, физико-химических и естественных. Но, будучи сам историком Греции и Рима, он не мог забыть об исследованиях, которым был обязан своей репутацией. Наряду с лабораториями физики и химии следовало отвести место и изысканиям иного рода, не менее плодотворным и насущным: Четвертое отделение Школы было посвящено наукам историческим и филологическим. Чтобы организовать это отделение, он обратился за помощью к небольшому кругу лиц, в числе которых, рядом с г-ном Леоном Ренье, следует вспомнить имена г-на Альфреда Мори и г-на де Руже[75].

Объединившись в комитет, эти люди избрали г-на Леона Ренье своим председателем. Невозможно было сделать более удачный выбор. Почести и должности, которыми он уже к тому времени был осыпан, не оставляли ему желать для себя ничего большего. Но его одушевляло глубочайшее стремление приносить пользу. Споспешествовать общему благу, способствовать продвижению вперед, служить своей стране – такова была, по правде говоря, его изначальная страсть. Именно эта страсть придала единство всей его жизни и сопровождала его повсюду во всех его многочисленных и разнообразных занятиях. На опыте своего собственного обучения он узнал, что в нашем высшем образовании существуют пробелы и что форма этого образования порой более подходит для обеспечения известности профессоров, чем для наилучшей подготовки учеников. Школа высших исследований призвана была исправить такое положение вещей.

Он собрал вокруг Школы небольшую группу лиц, отличающихся тем же образом мыслей; само это сплочение в единый круг позволило им удвоить силы. Эти учители должны были сформировать учеников, которые при благоприятном стечении обстоятельств распространились бы по всей системе образования, чтобы в конечном счете восполнить его пробелы, раздвинуть его вширь и до известной степени изменить его дух и методы.

По счастливому совпадению г-н Леон Ренье в то же самое время заведовал Библиотекой Сорбонны. Он приютил новорожденную Школу в стенах сорбоннской библиотеки. Он выделил Школе один из залов, находившихся в его распоряжении[76], и разместил там маленькую, но достойную восхищения библиотеку, подобранную с разборчивостью и прозорливостью истинного профессионала. Именно в этом зале проходили все семинары и рабочие заседания Школы в первые годы ее существования.

Эти времена уже далеко от нас, и сегодня даже свидетелям той эпохи приходится делать усилие, чтобы мысленно вернуться в нее. Это было время после Садовой. Многие тогда ощущали, с большей или меньшей отчетливостью, что наша страна, возможно, грешила чрезмерной самоуверенностью и что возникло отставание, которое требуется преодолеть. Эта мысль возбуждала и возвышала все сердца. Сегодня трудно представить себе тот пыл, которым были охвачены сотрудники Школы. Все было внове: преподавание, которое не подчиняется никакой программе; занятия, которые не служат подготовке ни к каким экзаменам; слушатели, которые поступают в Школу безо всякого конкурса; Школа, которая не обеспечивает доступа ни к какой заранее определенной карьере, – весь этот уклад, который сегодня вам привычен, вызывал тогда удивление. Преподаватели, многие из которых не имели перед глазами образца, на который можно было бы равняться, и потому должны были черпать форму и материю своих курсов изнутри самих себя, ходили на занятия друг к другу, с радостью обнаруживая у коллег тот же дух, те же чаяния, те же убеждения, которыми были исполнены они сами. Семинары, которые часто проходили по вечерам, завершались нескончаемыми дискуссиями, и большой спокойный двор Сорбонны оглашался посреди ночи гулкими отзвуками этих споров. Иногда на занятия приходил министр. В гуще этого кипучего мира г-н Леон Ренье проводил все свои дни, с доброй улыбкой на устах, ненавязчиво приободряя преподавателя или слушателей ласковым словом, обводя долгим взглядом трудолюбивое собрание.

В тот момент истории Школы ее будущее могло зависеть от нескольких продуманных или непродуманных решений. По одному или двум пунктам в этом списке решений мы обязаны г-ну Леону Ренье выработкой правил поведения, определивших судьбу Школы. Величайшая неуверенность царила вначале по вопросу об [учебном] плане, который надлежало дать Школе. Некоторые умы, соблазнившись благородной химерой, хотели, чтобы Школа была открыта для любых доктрин, любых знаний, для всякого, кто считал, что может чему-либо учить. Г-н Леон Ренье не разделял эту иллюзию. Он заставил принять принцип, согласно которому Школа будет закрыта для всякого, кто не назначен в нее министерским приказом. Собственный долгий опыт научил его не доверять незаинтересованным конкурсам. В этом вопросе он допускал лишь одно исключение – для себя самого; и это была одна из немаловажных оригинальных черт нового заведения.

Чтобы убедиться, насколько смутны были представления, имевшие хождение в начальные дни существования Школы, достаточно будет перечитать уставные документы. Согласно этим документам, репетиторам надлежало, в прямом соответствии с самим их именем, заниматься повторением и разъяснением лекций, которые читались профессорами в крупных заведениях высшего образования. Этой статье устава суждено было навсегда остаться на бумаге. Первые преподаватели Школы были подобраны таким образом, что эту статью никогда не пришлось применять, и сам г-н Леон Ренье, со своей стороны, поспособствовал организационной независимости Школы, прочитав своим слушателям в первый учебный год ее работы практический курс эпиграфики.

Между тем министр, которому Школа была обязана самим своим существованием, был отправлен в отставку. Чуть позже пришли война, катастрофа, осада; затем – гражданская война: за ней последовал долгий период смуты и неуверенности. Можно было счесть, что росток, столь недавно посаженный в землю, зачахнет. Министры, часть которых едва знала Школу