вершины. Теперь никаких «если» уже не осталось, оставалось только гадать, когда же мы пойдем. Окно приближалось.

Я отправила Напарнику сообщение. – Quo non ascendam? Каких высот я не достигну? 67

Это была условная фраза, означавшая, что мы отправляемся на вершину.

Глава 26

Если когда-нибудь нога человека и ступит на сверкающую вершину К2, то это будет авиатор, а не альпинист.

Луиджи Амедео, герцог Абруццкий, на лекции в 1910 году в Милане

ВОСХОЖДЕНИЕ НА ВЕРШИНУ

В 1909 году герцог Абруццкий поднялся на К2 до отметки 6199, но был вынужден повернуть назад, когда обнаружилось, что ребро хребта слишком длинное и крутое для носильщиков-балти. В первом лагере мы проходим мимо признаков его восхождения. В нижнем втором лагере поднимается ветер и на двое суток загоняет нас в потрепанные палатки. Я слышу, как двое товарищей по команде кашляют в палатках, расположенных по обе стороны от моей. Я передаю им средство от тошноты и пару таблеток противокашлевого, от которых горло и легкие будто слегка немеют – это должно пригасить кашлевой рефлекс, но на следующее утро они оба принимают решение спуститься с горы.

Мы взбираемся по Дымоходу и выходим навстречу ураганному ветру. Альпинисты из другой экспедиции, идущие следом за нами, заявляют: «Это самоубийство». Они поворачивают назад, но я вижу, что в одной из палаток верхнего второго лагеря сидят, съежившись, Фредрик Стрэнг со своим шерпой. Мы останавливаемся там ровно настолько, чтобы один из шерп успел выкурить сигарету.

– В верхнем втором всегда сильный ветер, – кричу я Фазалю. – Наверху должно быть получше.

Он кивает, соглашаясь, что надо попробовать подняться. Карабкаться в кошках по обнаженному каменному склону Черной пирамиды невероятно сложно, а тут еще этот чертов ветер. Что, еще один перекур? Я так окоченела, пока стояла там, что пришлось обернуться бивакзаком68. Хорошей новостью было то, что жуткий холод заставил двигаться быстрее, чтобы тело вырабатывало больше тепла, но в моем словаре не осталось таких ругательств, которые я бы не припомнила.

Мы разбили третий лагерь как раз над Черной пирамидой, чтобы избежать риска лавины, сошедшей на него в прошлом году. Судя по радиообмену, команда на маршруте Чезена еще не добралась до третьего лагеря; порадовало, что нам не приходится их ждать. На следующий день мы отправились в четвертый лагерь, где, на дальней стороне ледника Годвин-Остена, виднелись сияющие в лучах солнца вершины Броуд-Пика. Когда в 10:45 приходит известие, что Сильви первой из альпинистов Норвегии поднялась на Броуд-Пик, мы прыгаем и аплодируем, а ее команда проделывает то же на Броуд-Пике, где-то на дальнем краю затянутого дымкой неба. Такой большой успех нашей экспедиции приводит всех в прекрасное настроение. Одно дело сделано, осталось другое.

Я проверяю свое снаряжение и пытаюсь заснуть, но, когда в одну палатку втиснуты пять человек, невозможно вытянуть ноги, не свернув при этом себе шею. Приходится выбирать, в какой позе замереть. По коже ползут мурашки, каждый капилляр от бедра до лодыжки воспален в результате долгих недель пребывания на холоде.

– Кончай пихаться! – стонут мои товарищи по команде.

– Клянусь, это не блохи.

Когда наступает время выступать, я поднимаюсь с облегчением. Мы начинаем восхождение на К2 в 11 часов вечера: заснеженный скат круто уходит вверх, намного круче, чем до того. Сосредоточившись на каждом взмахе ледоруба, на каждом сцеплении кошек с поверхностью, я пробираюсь к скалистому выступу, где склон чуть выравнивается. Раньше я уже просматривала кулуары, ведущие к этому сераку. Чтобы не оказаться под ним, итальянцы в 1954 году забирались на скалу чуть левее.

Последние команды, поднявшиеся на вершину в 2014 году, остановились на скально-ледовом кулуаре чуть правее. Мы решаем поступить по-своему и выбираем кулуар, в котором будем чуть меньше рисковать, проходя под сераком. На часах 5 утра. Серый рассвет окрашивает облака. Начинается сильный снегопад, и я воспринимаю это как еще один знак от Вселенной.

За две недели до отъезда на К2 я слушала, как Эд Вистурс69 рассказывал о своем восхождении со Скоттом Фишером70. Эд сказал, что, если и есть гора, про которую он может сказать, что в успешном восхождении на нее нет его заслуги, так это К2. Почему? Во время их восхождения начался снегопад. Эд не склонен рисковать, он был сосредоточен на будущем и беспокоился о том, что скопление снега может вызвать сход лавины. Скотт, наоборот, готов к риску и нацелен на настоящее, а в тот конкретный момент скопления снега еще не было. Эд сказал, что, если бы не Скотт, он бы, вероятно, повернул назад. Вместо этого они успешно поднялись на вершину. Но проблема в том, что сегодня, годы спустя, из этих двоих альпинистов жив только один, и это не тот, кто рисковал.

Ветер швыряет снег нам в лицо, видимость практически нулевая. Чертовы метеосводки: если хотите положиться на них, так будьте уверены, они окажутся ошибочны. Обстановка стремительно меняется. В памяти у меня прокручивается список альпинистов, погибших из-за резкого ухудшения погодных условий. Клубящиеся облака и бушующий ветер отнимают у нас силы и лишают воли, пока не остается ничего, кроме желания просто умереть. Ледорубом я то и дело измеряю скорость нарастания снежного покрова. Черт бы все побрал. Неужели выступление Эда Вистурса ничему меня не научило? Идти вперед или повернуть назад? Кто я из тех двух альпинистов?

Нужно проверить, как там стационарные веревки, и это дело не терпит отлагательства. Я жестом приглашаю Даву Гьялдже в связку с собой, чтобы обойти остальных и оказаться впереди. Есть несколько трещин, так что это даже неплохо. Наконец, впереди я вижу, что Пемба поручил провешивать веревки шерпе, который не использует дополнительный кислород. Хреново. При такой скорости у нас всех закончится дыхательная смесь.

– Пемба, нам нельзя так продолжать. Давай сформируем две бригады, и пусть они идут вверх, чередуясь друг с другом. Мы с Давой Гьялдже готовы помочь.

Вроде он слышит меня, но дует сильный ветер, и снег лепит прямо в лицо. Пемба кивает. Мы с Давой Гьялдже в связке идем вперед, пока не находим безопасное для