день мы продолжили путь к базовому лагерю Пайю на отметке 3666 м. («Пайю» означает «соль», и символизирует наличие минеральных солей в этом регионе. #funfact) Нам стала доступна роскошь в виде душа – плоского цементного поддона с коротким шлангом, по которому текла талая ледниковая вода. Мы с Сильви, нашей норвежкой, по очереди держали друг другу шланг, и торопились ополоснуть голову такой ледяной водой, что перехватывало дыхание. Я рассказал ей о велнес-ретрите в Австрии, где врач велел мне сначала прыгнуть в озеро, а потом поблагодарить озеро, выходя их него. Я шла туда и думала. Блин. Это же будет чертовски холодно. Может, надо прыгнуть с разбега? Или бомбочкой? Или просто ступить с мостков в воду? Я просто шагнула с мостков прямо в воду. Вода сомкнулась над головой, такая ледяная, что у меня чуть не остановилось сердце. Выгребая по-собачьи и бормоча ругательства, я выбралась на берег и кинулась к двери. А потом пришлось снова выйти на холод, потому что я забыла поблагодарить озеро.

Мы с Сильви стряхнули оцепенение – Спасибо тебе, ледник! – и отправились ужинать. Один из высокогорных носильщиков, который одновременно был мясником, милосердно быстро одним движением зарезал козу в соответствии с правилами халяля, и мясо раздали носильщикам в благодарность и на удачу нашего следующего дневного похода до ледника Балторо. Я страшилась предстоящих нам километров каменистой морены: большие камни, по которым нужно карабкаться, средние камни – испытание для подколенных сухожилий, и мелкие, которые только и ждут, чтобы мы подвернули на них лодыжки. В прошлом сезоне на этом участке несколько человек получили вывих, а один даже сломал ногу.

Солнце поднималось над обнаженным ледником, делая путь более трудным для альпинистов, носильщиков и мулов, но мы двигались ровным шагом, опустив глаза и сосредоточенно глядя под ноги, пока не добрались до быстрой реки. Раньше я всегда переправлялась через неглубокие водные преграды самостоятельно, завернув брюки до колен и взяв в руки ботинки с носками. На этот раз течение было бурным, реку покрывали белые пятна пены. Двое носильщиков предложили нам с Сильви перенести нас через реку на спине, и мы, ни секунды не тратя время на ложную гордость, тут же согласились.

Последний подъем, и мы в Урдукаше на высоте 3950 м, вокруг и над нами раскинулся шумный лагерь, выстроенный плотными ярусами на склоне горы. На нижних уровнях люди готовили и пекли чапати. Средние уровни были отведены для животных и торговцев (как Уолл-стрит), и тех, кто был готов продать по несуразно высокой цене бутылки газировки. Верхние ярусы усеивали ярко-желтые и оранжевые палатки, в которых спали альпинисты.

– Рекомендую беруши, – посоветовала я Сильви, пока мы пробирались через шумный лагерь.

Я называю Урдукаш «Лагерем павших мулов» из-за лежащих вокруг останков животных, павших от непосильной работы на большой высоте. Всегда стараюсь поставить палатку подальше от самой давней падали, будь это туловище, голова или хвост. Если за это меня назовут «слишком разборчивой», я готова с гордостью носить это звание. Я также стараюсь выбрать хороший вид на величественные вершины. Отсюда видны Башни Транго, Катедрал-Пик и тысяча их младших собратьев. Центр Урдукаша – знаменитая скала, расколовшаяся пополам. Верхняя половина рухнула вниз, убив трех носильщиков, имена которых сохранены на оловянных тарелках вроде тех, что закреплены на мемориале Джилки.

Каждый вечер на протяжении всего пути перед моей палаткой выстраивалась очередь носильщиков, желавших навестить меня, чтобы получить облегчение после дневного перехода. Они знали, что я не врач, но имела при себе аптечку: я беседовала с ними по очереди, напрямую или через переводчиков, спрашивая, что их беспокоит – головные боли, мозоли, расстройство желудка, проблемы со сном – да что угодно. Один из наших альпинистов был настоящим врачом, но они предпочитали приходить ко мне, может быть, потому что я их веселила. Какова бы ни была причина, мне льстило их доверие и, предвидя очередь на «прием» вечером, я всегда закупала в больших количествах безрецептурные лекарства, чтобы щедро делиться ими.

В Урдукаше первыми ко мне пришли с жалобами на головную боль. Я выдала ибупрофен и посоветовала пить побольше воды. Затем последовал широкий ассортимент волдырей и мозолей, которые я заматывала пластырем Compeed, поскольку сама предпочитаю этот британский бренд. Переводчик повторял один и тот же совет снова и снова, пока я, вероятно, не смогла бы сама повторить эти фразы на языке балти.

– Кожа должна быть чистой перед нанесением. Пластырь не снимать.

Затем появился носильщик с ужасным метеоризмом. Он стеснялся и все никак не мог объяснить мне, что с ним такое, пока, наконец, я сама не догадалась и не сказала ему:

– Это хороший знак. Ты хорошо акклиматизируешься. Вот бы нам всем так повезло.

Последний посетитель заявил, что у него занемог мул. Его мул! Вот уж точно расползание границ проекта! Против своей воли я отправила его к нашему врачу, который сочувственно выслушал и приласкал животное, что могло помочь, а возможно, и нет.

На следующий день мы дошли до Горо II на высоте 4300 м. В этом базовом лагере ледник Балторо предстал перед нами во всей своей красе, внушительные, извилистые контуры массы его льда широкой лентой обвивают огромные вершины Каракорума, разветвляясь, словно ствол дерева, на капилляры зеленого, серебристого, черного и синего оттенка. Военнослужащие армии Пакистана находились здесь уже более 3 месяцев. Я не могла себе представить, насколько жестокой может оказаться реальность при необходимости длительного пребывания в этой чуждой всему живому среде, особенно зимой. В тот вечер несколько солдат завороженно следили за тем, как носильщики выстроились в очередь у моей палатки.

– Он говорит, что не может уснуть, – пояснил переводчик.

– Это нормально на большой высоте. Я пью мелатонин. Если он не поможет, могу дать ему маленькую дозу диамокса. Скажите ему не думать так много по ночам, предложите закрыть глаза, сложить все свои заботы на маленький плот и отпустить его от берега по течению.

Он перевел мои слова, и мы все рассмеялись.

Следующий парень открыл рот, показывая воспаленную лунку зуба, заполненную гноем. По запаху я поняла, что у него сильное и, видимо, давнее заражение. Я содрогнулась, представив себе, каково это на такой высоте, и вспомнила о добром дантисте в Исламабаде. Черт. Что же делать?

– Мне нужно позвать врача, – сказала я переводчику.

– Нет, он хочет, чтобы ему помогли вы.

– Я помогу, но я не врач. Просто друг. Я останусь с ним. Не волнуйтесь. (Я переняла у местных привычку заканчивать все фразы просьбой «не волнуйтесь».)

Я попросила позвать врача, и он принес ланцет и антисептик. Носильщик