он со стуком выставил свои раскрашенные вручную приманки на верстак. Гордая усмешка тронула губы.

– Вот. Хотел показать тебе.

– Впечатляет, – ответила я. – Ты все их сделал?

Уверена, это отдельное ремесло или даже искусство. Я не могла себе представить, сколько времени и терпения он потратил на изготовление этих приманок. С каждой была связана какая-то история, воспоминание о каком-нибудь небольшом приключении. Некоторые из самых крупных я помнила еще по поездкам на подледную рыбалку, когда мы с Беном были маленькими детьми.

– Не могу рыбачить, – бормотал он. – Больше не рыбачу.

– Ой, да ладно тебе. Сможешь, если захочешь.

Он в изумлении посмотрел на меня.

– Перестань считать, что надо или владеть лодкой или управлять ею, – я постучала себя по виску. – Новое мышление: теперь ты – капитан. Арендуй лодку и прикажи: «Отвезите меня порыбачить». Теперь делают так. Перестань тревожиться, что больше не можешь делать это сам.

– Хм, – он задумался, и руки у него тряслись, высовываясь из мятых рукавов. – Пошли.

– Что, мы с тобой? – я рассмеялась и ответила: – Ладно, пошли.

Айви была не в восторге от этой идеи и не предложила никакой помощи с его лекарствами или чем-то еще, но наша вылазка продолжалась. Мы с папой стали собираться на рыбалку. Дайте мне 5 минут времени и смартфон в руки, и я смогу сделать, что надо. Я договорилась, что нас повезет человек, сын у которого был болен рассеянным склерозом, так что лодка была приспособлена для инвалидной коляски, и владелец был готов взять на борт таких пассажиров. Прежде чем мы отправились, Айви настояла, чтобы я подписала бумагу, в которой говорилось, что мне известно, что у моего отца болезнь Паркинсона, и я принимаю на себя полную ответственность, если что-то случится. Я еще удивилась, что там не было специального приложения с подробным уточнением деталей перевозки тела.

– Мы просто поплаваем по озеру Плэсид, – заверила я ее. – Через пару часов я отвезу его в хоспис.

По дороге к причалу папа все время повторял:

– Наживка, наживка, – и мы остановились купить наживку.

В рыболовном магазине я увидела арабскую надпись на объявлении у кассы, поэтому сказала:

– Ас-саляму алейкум.

– Уа-алейкум ас-салям, – мужчина за прилавком улыбнулся, приятно удивленный, и мы с ним немного поболтали. Я рассказала ему об отце и о том, что мы едем рыбачить.

– Чудесно. Просто чудесно, – сказал он. – Я бы хотел с ним познакомиться.

Он вышел к машине с ведром мелкой рыбешки и даже потер ладаном виски отца, чтобы унять тремор, который от волнения стал у него сильнее. Не знаю, помог ли ладан, но это был по-настоящему прекрасный жест со стороны доброго незнакомца.

Из-за инфекции мочевыводящих путей отец чувст-вовал дискомфорт, но он пытался улыбаться и терпел, так что мы сумели провести в лодке добрых 3 часа. Отец был единственным, кому удалось поймать рыбу. Рыбак всегда остается рыбаком. У него был катетер и мочеприемник, так что с этим все было нормально, но в конце концов он начал нервничать, и я догадалась, что ему нужно в туалет.

– Никаких проблем, – сказала я.

Вернувшись на причал через несколько минут, я усадила его в машину, приговаривая:

– Все хорошо, все в порядке, – но он дергался и раскачивался на пассажирском сиденье, становясь все более и более беспокойным. Он сумел объяснить мне, что не дотерпит до хосписа, хотел, чтобы я остановилась на заправке.

– Н-н-н-направо. Едь направо.

– Да, папа, я вижу.

– Направо. Чертова сучка!

Как удар, ко мне вернулось воспоминание о том дне, когда нашли тело Бена. Запах в его комнате. Ощущение, что лицо у меня горит. У тебя есть я.

В мужском туалете на заправке было тесно и грязно. Отец не хотел, чтобы я видела его со спущенными штанами, поэтому я попыталась помочь ему, отвернувшись, но сказала:

– Пап, в горах я насмотрелась всего, что ты только можешь себе представить. Вот правда, не бери в голову.

Я вернула его в палату хосписа и оставила сидящим в том же кресле, где обнаружила его по приезде.

– Я вернусь через несколько недель, – пообещала я.

И я сдержала свое обещание, но он умер дома, пока я 2 часа добиралась из аэропорта на машине. Айви дождалась моего приезда, прежде чем вызвать скорую. Вот буквально, я вошла, увидела тело, и она тут же стала набирать скорую. Когда приехала бригада, меня спросили:

– Вы родственница?

– Да, – ответила я. – Родственница.

– Не надо вам на это смотреть.

Я вышла в гараж, где Айви уже начала складывать вещи перед продажей дома. На ящике, где отец хранил снасти, уже красовалась неоновая наклейка-ценник.

Не бывать этому. Я спрятала ящик в багажник взятой напрокат машины и направилась обратно в аэропорт. Через неделю Айви организовала похороны отца в Дет-ройте. Она сделала два огромных плаката, которые были установлены во время службы. Фотографии моего отца. Лодки, большой улов, широкие улыбки, горы, парки, акватории. На всех снимках он был с Айви. Там не было ни одной фотографии меня, мамы или Бена. Как будто нас в его жизни вообще и не было. Хорошо. Пусть так.

Я решила сделать собственный плакат. Говорю же вам, я могу, когда надо, быть Мартой Стюарт, черт бы все побрал. Я обтянула доску холстиной, на который решила развесить изготовленные им раскрашенные приманки. На них были острые, как бритва, крючки, но я умею обращаться с ними так, чтобы не пораниться. Я открыла ящик со снастями и залюбовалась работой отца. Каждая мормышка была испещрена тенями, темными напоминаниями обо всем, что прячется подо льдом, и они пристально смотрели вечно открытыми глазами, безжалостные черные зрачки таращились на меня с белых кружков. Но в тонких линиях их пятнистых тел мне виделись зелень Килиманджаро, серебро Рейнира и суровые тона индиго Чо-Ойю.

Я просидела всю мессу без единой слезинки, с сухими глазами, но Джонатан был рядом со мной, словно трещина в окне машины, через которую поступает ровно столько воздуха, сколько нужно, чтобы выжить. Он прислал цветы и взял напрокат подходящий для похорон черный лимузин. Я опиралась на его руку, шагая по траве на кладбище. Шпильки, говорю вам, в десять раз опаснее кошек. Когда мы добрались до тротуара, он открыл передо мной дверцу машины, истинный англичанин.

– Куда теперь, миссис О’Брайен?

– Домой, – ответила я.

Я изо всех сил старалась воспринимать этот момент, как формальность. Родителям не обязательно надо было умирать, чтобы бросить меня. За годы, прошедшие после похорон матери, я стала другим человеком, живу в совершенно ином теле, думаю теперь совсем по-другому. Я стала