– Сколько я проспал? – спросил он её, принимая глиняную чашку с горьким отваром.

Отпив глоток, сморщившись, он сразу же плюнул.

– Что за дрянь такая?

Женева, словно проснувшись от глубокого сна, заулыбалась и, слегка скосив глазами в сторону, тихонько произнесла:

– Ещё бы, а ты что думал… Секретный рецепт от Иммануила.

Хохотнув ещё раз, она неожиданно придвинулась плотнее к Колосову и стала заботливо трогать его лоб.

– Выпей его до конца, пожалуйста…

Слэйн попытался воспротивиться, но увидев, как потемнело лицо Женевы, неохотно выполнил её просьбу.

– Иммануил предложил с момента, как ты очнёшься, водить тебя к речке.

Слэйн удивлённо всплеснул руками и взглянул на старца.

– Так, значит, он разговаривает!

Женева, снимая с костра котелок с рыбной ухой и протягивая ему, ответила:

– Не совсем так.

– Не понял тебя, объясни.

Говоря, он с жадностью схватил полную ложку и, проглотив её содержимое молниеносным движением, повторил.

Она ласково посмотрела на него и, встав, отошла в сторону медитирующего старца. Женева вернулась со свёртком в руке.

Быстро доев, облизываясь и икая, Слэйн принял из её рук свёрнутую бумагу и, раскрыв, стал её изучать в свете лучей. На бумаге были написаны несколько предложений на непонятном языке.

– Я не знаю, что это за язык, – с огорчением он отдал свёрток обратно в руки Женевы.

Приняв её, она спокойно ответила:

– Зато я знаю. Это пракрит – древнейший язык индо-арийцев. Тут всего лишь несколько высказываний, и первое звучит так:

«У реки была самая лучшая память, она принимала всё, что есть вокруг, и начинала петь и танцевать, стремясь в своём легком потоке донести это в океан».

Слэйн задумался.

Женева положила свиток в свисающую поверх бедра суму и, встав, направилась к выходу из пещеры.

– Ты на речку? – спросил он её.

Она обернулась.

– Туда и затем в лес, за ягодами. Пошли со мной, если есть силы.

* * *

Стояли жаркие дни, по словам Женевы было примерно начало июня.

По утрам пели птицы, в полдень стрекотали кузнечики и жужжали пчёлы. Каждый день они приходили на речку искупаться и половить рыбу. Они вместе постигали искусство медитации, информацию о которой узнавали из различных дневников Громма, которые находились в пещере.

У Женевы уже был подобный опыт, она многое узнала про Дзен ещё от отца, который жил согласно этому учению о созерцании.

В первое время у Слэйна не получалось сидеть бездвижно и углубляться внутрь себя. Через полчаса его уже начинали раздражать мошки, прилипающие к лицу, ещё через час он разочарованно вздыхал, наблюдая, как Женева постепенно «погружалась в себя». Это его тоже раздражало, он уходил к дереву, в корнях которого впервые нашёл приют в этих местах и засыпал неудовлетворенным.

– Что бы я ни делал, ничего не выходит! – кричал он возмущённо в тот момент, когда Женева спрашивала у него про успехи.

– То эти мошки, то слишком жарко, то вдруг в туалет захочется. Не понимаю, как это выходит у вас с Иммануилом, он-то вообще не выходит из этого состояния.

Женева смотрела на него с пониманием и, тихонько смеясь, отвечала:

– Этому нужно практиковаться, и это приходит не сразу. Я в первое время своих медитативных практик засыпала. Прежде всего, как пишет Иммануил, – это принять во внимание собственное тело, стать его наблюдателем. Для этого тебе прежде всего следует не идти против своей природы, а принимать её и словно быть отражателем – зеркалом.

Слэйн мучительно закатывал глаза.

– Так я вот и слежу, и мошки мешают, что делать?

Он хотел высказывать своё возмущение и дальше, но Женева неожиданно потянулась к нему всем телом и, сверкая влюблёнными глазами, поцеловала его.

Раскрасневшись, она отвернулась. После непродолжительного молчания повернулась к Слэйну и, смотря на его всё ещё изумленную физиономию, добавила:

– Вот видишь, ты не можешь препятствовать этому, ты нравишься не только мошкам. Когда ты признаешь это и примешь своё тело как некий островок, на котором живёт жизнь в числе всех живых всевозможных созданий, тогда ты сможешь принять своё тело именно так, как нужно. Естественность своей природной сущности – тебе нужно перестать анализировать и принять себя как есть, созерцая.

Она посмотрела на него, и блики солнечных лучей, отражаясь в речной воде, соскользнули на её прелестное молодое личико. И вдруг она спросила:

– Ты не голоден? Может, на сегодня закончим? – спросила Женева и защурилась от солнца. На лице её заиграла милейшая улыбка.

Слэйн аккуратно нагнулся над ней и, прижавшись, сладостно поцеловал.

Он принялся гладить её тело, и она, закрывая глаза от наслаждения, принимала его ласки с удовольствием.

Когда он нежными поглаживающими движениями стал ласкать её маленькие груди, она неожиданно крепко схватила его за торс и кувырком опрокинула с берега в холодные чистые воды реки.

Слэйн закричал, у него перехватило дыхание:

– Уууффф! Вот ты как!

Она смеялась, и он обкатил её холодными брызгами.

Они игрались и купались в речке, словно маленькие дети. Им было необычайно радостно и весело, и они чувствовали себя самыми счастливыми на всём белом свете. Их тела переплетались, сердца бешеным ритмом стучали в унисон, губы краснели от страстных поцелуев, глаза блестели от лучей солнца, отражающихся в воде, и сильной влюблённости.

Так прошла неделя.

Частенько по ночам они вместе выходили с Громмом и помогали тому покрывать смолой лодку, после чего устраивали весёлые пляски у костра.

С каждым днём Слэйн начинал чувствовать очень близкое и давно забытое ощущение в области сердца.

* * *

– Не получается, что бы ни делал, – произнёс Слэйн, в очередной раз вскакивая с травы, и направился к речке.

Женева приподняла веки и через некоторое время, вздохнув, подошла к нему и обняла со спины.

– Тебе нужно перестать стремиться к этому, это не цель. Будда внутри каждого из нас с рождения, нам нужно лишь вспомнить это состояние. Отец рассказывал, что тридцать лет тому назад, когда вы были молоды, у тебя получалось пройти две стадии медитации до глубокой, то, что не удалось на тот момент ни ему, ни Иммануилу.

Слэйн изменился в лице и с интересом посмотрел в её ясные глаза.

– Что за две стадии? Первая, я так понял – это тело, а вторая и третья?

Расположившись рядом, Женева продолжила: