Когда я закончила, Фердинанд, слушавший меня с величайшимвниманием, спросил, все ли француженки так рассудительны в политике.

— Нет, — ответила я, — и это очень жаль;большинство лучше понимают в рюшках и оборках, чем в государственном устройстве;они плачут, когда их угнетают, и делаются нахальными, получив свободу. Что доменя, фривольность — не мой порок; правда, не могу сказать того же ораспутстве… Я жить без него не могу. Но плотские наслаждения не ослепляют менядо такой степени, чтобы я не могла рассуждать о нуждах народов. В сильных душахфакел страстей зажигают и Минерва и Венера; когда в моем сердце пылает огоньпоследней, я сношаюсь не хуже вашей свояченицы[99]; освещаемаялучами первой, я мыслю как Гоббс и Монтескье. А вот скажите мне, так ли ужтрудно управлять королевством? На мой взгляд, нет ничего проще, чем обеспечитьблагосостояние народа, чтобы он не завидовал вам; весь секрет в том, что людиперестают быть равнодушными и сторонними наблюдателями, когда становятсясчастливыми; я давно бы сделала так, будь на то моя воля и имей я глупостьвзять на себя управление нацией. Но помните, друг мой, я не от деспотизмаотговариваю вас — я слишком хорошо знакома с его прелестями, — я простосоветую вам избавиться от всего, что угрожает или мешает вашему деспотизму, ивы примете мой совет, если хотите остаться на троне. Сделайте всякогочувствующего человека довольным, если желаете себе покоя, ибо, когда толпаиспытывает недовольство, Фердинанд, она не замедлит испортить удовольствие ивластителю.

— Каким же, интересно, образом сделать это?

— Учредите самую широкую свободу мысли, вероисповеданияи поведения. Уберите все моральные запреты: мужчина, испытывающий эрекцию,хочет действовать так же свободно, как кот или пес. Если, как это принято воФранции, вы покажете ему алтарь, на котором он должен излить свою похоть, еслиизбавите его от глупой морали, он отплатит вам добром. А все цепи, выкованныесухими педантами и священниками, — это и ваши цепи тоже, и может статься,что вы пойдете в них на виселицу, так как ваши прежние жертвы могут отомститьвам[100].

— Выходит, по вашему мнению, правитель не должен иметьникаких моральных устоев?

— Никаких, кроме тех, что идут от Природы. Человеческоесущество непременно будет несчастным, если вы заставите его подчиняться инымзаконам. Тот, кто пострадал от обиды, должен иметь свободу самому получитьудовлетворение, и он сделает это лучше всякого закона, ибо на карту поставленего собственный интерес; кроме того, ваших законов легко избежать, но редкоуходит от возмездия тот, кому мстит обиженный.

— По правде говоря, все это не по мне, — совздохом признался венценосный простак. — Я вкушаю плотские наслаждения, яем макароны, приготовленные плохими поварами, я строю дома без всякихархитекторов. Я собираю старинные медальоны без советов антикваров, играю вбильярд не лучше лакея, муштрую своих кадетов как простой фельдфебель; но я нерассуждаю о политике, религии, этике или государственном устройстве, так какничего в них не понимаю.

— Но как же живет ваше королевство?

— О, оно живет само по себе. Неужели вы считаете, чтокороль должен быть непременно мудрецом?

— Разумеется, нет, и вы тому доказательство, —ответила я. — Но это меня не убеждает в том, что властитель людей можетобойтись без разума и философии; я уверена, что без этих качеств монарх в одинпрекрасный день увидит, что его подданные взялись за оружие и восстали противсвоего глупого господина. И это случится очень скоро, если только вы неприложите все силы, чтобы не допустить этого.

— У меня, между прочим, есть и пушки, и крепости.

— А кто стоит за ними?

— Мой народ.

— Когда он устанет от вас, он повернет и пушки, и ружьяпротив вашего дворца, захватит ваши крепости и низвергнет вас.

— Вы меня пугаете, мадам! Что же мне делать? — снескрываемой иронией спросил Фердинанд.

— Я уже сказала вам, берите пример с опытногонаездника: вместо того, чтобы тянуть за поводья, когда лошадь рвется вскачь, онмягко ослабляет их и дает ей свободу. Природа, разбросав людей по всему земномушару, дала им всем достаточно ума, чтобы заботиться о себе, и только в минутугнева внушила им мысль о том, чтобы они посадили себе на шею королей. Корольдля политического организма — то же самое, что доктор для физического: выприглашаете его, если заболели, но когда здоровье восстановлено, его следуетвыпроводить, иначе болезнь будет длиться до конца вашей жизни, ибо подпредлогом лечения доктор останется на вашем содержании до могилы[101].

— Ваши рассуждения очень сильны, Жюльетта, и они мненравятся, но… признаться, вы внушаете мне страх, потому что вы умнее меня.

— Тогда тем более вам следует поверить моим словам. Нуда ладно, сир, коль скоро моя мудрость пугает вас, оставим этот разговор иперейдем к приятным вещам. Так что вы желаете?

— Говорят, у вас самое красивое в мире тело, Жюльетта,и я хотел бы увидеть его. Возможно, не таким языком я должен говорить, еслиучесть ваши аристократические манеры. Но я не обращаю внимания на условности,дорогая. Я навел справки о вас и о ваших сестрах и знаю, что несмотря на вашеогромное богатство вы, вне всякого сомнения, отъявленные шлюхи все трое.

— Ваши сведения не совсем точны, мой повелитель, —с живостью заметила я, — ваши шпионы ничем не отличаются от вашихминистров: они также воруют у вас деньги и ничего не делают. Словом, выошибаетесь, но это не важно. Со своей стороны я не расположена играть рольвесталки. Просто надо договориться о терминологии. Во всяком случае, ваша победанадо мной будет ничуть не труднее, чем она была для вашего шурина, герцогаТосканского. Теперь послушайте меня. Хотя вы заблуждаетесь, считая нас шлюхами,и мы не такие на самом деле, абсолютно достоверно, что по порочности иразвращенности нам нет равных, и вы, если пожелаете, получите нас всех троих.

— Вот это другое дело, — сказал король, — я свеликим удовольствием развлекусь со всем семейством сразу.

— Хорошо, вы получите это удовольствие, и взамен мыпросим немного: вы оплачиваете наши расходы в Неаполе в течение предстоящихшести месяцев, вы платите наши долги, если они вдруг у нас появятся, игарантируете нам полную безнаказанность несмотря на любые наши шалости.