и теряя по пути дымящиеся клочья. Перечеркнула небо жирной угольной полосой и пропала.

Максуд поднял голову, всё ещё не веря, что спасён. Прислушиваясь и настороженно разглядывая кружившиеся в воздухе чёрные хлопья, он неловко встал на ноги и вытер об себя вспотевшие ладони. Охватывая тело спонтанными приступами дрожи, сходило напряжение. Максуд с облегчением выдохнул: «Пронесло!» И тут оглушительно грохнуло, и горячий порыв ветра опрокинул его обратно на землю…

Глава 2

Всё тело зудит и жжёт… Я всё ещё горю?! Уф-ф, нет… Кажется, нет… Но почему я вижу красное? Ах вот в чём дело: мои глаза закрыты! Сейчас… Сейчас… О-о, как тяжело размыкаются веки…

Свет! Да, именно свет – не огонь! Где же я? Не соображу… Что это? Руки? Мои руки? Сжать и разжать пальцы…

Боль… Такая жгучая… И такая сладкая!..

Жив!!!

***

Максуд нашёл его к вечеру – обожжённого, как головешка, изодранного в кровь. Должно быть, несчастный какое-то время катился по склону, и обломки скал прошлись по его телу тысячью острейших зубов и когтей. Максуд поискал глазами: так и есть, пунктир осыпей тянулся от переломанного трупа в сторону вершины, и там, в конце пунктира, дымилось что-то, восклицательным знаком утыкаясь в ватную пелену, которая как ни в чём не бывало скрывала вершину Горы.

Неизвестный был практически голым: одежда сгорела, прилипнув к коже угольной спёкшейся коркой. Поневоле пустив слюну от запаха жареного мяса, Максуд присел на корточки.

«Кто ты… нет – кем ты был, бедняга?»

И замер: частицы пепла опускались к покрытому ожогами лицу и… взмывали вновь! Человек дышал! Правда, едва-едва!

«Хм-м, не труп, значит… Но и не жилец – факт! Стоит ли возиться?»

Максуд почесал затылок. Поморщился, нащупав под пальцами давно зарубцевавшуюся рану. А ведь его, Максуда, тоже нашли когда-то в камнях, с разбитой головой, без сознания. И тоже, должно быть, думали: «Не жилец…» Максуд подхватил обмякшее тело найдёныша под мышки и поволок ко входу на Тропу…

***

Трое суток неизвестный пролежал пластом в абсолютном забытьи под сооружённым специально для него простеньким навесом, и всё это время Максуд поил его через тростинку отварами, щедро обкладывал размятыми свежими листьями целебных растений прямо поверх приварившихся к коже лохмотьев, чтобы животворный сок, пропитав их насквозь, смог достичь тела. На четвёртый день не пожелавший-таки отдать концы упрямец самостоятельно поднялся с подстилки.

Максуд наблюдал издали, как найдёныш выбрался из-под низкой крыши, едва не развалив всю хлипкую конструкцию, стряхнул с себя мятые листья и лоскуты мёртвой обгоревшей кожи, затем, пошатываясь, как новорожденный козлёнок на некрепких ещё ногах, вышел на небольшой мыс, с которого были хорошо видны океан и прибрежная полоса, а если оглянуться, то стена джангала представала перед зрителем во всей красе. «Новорожденный» стоял там долго, вертел головой, осматривался: видимо, соображал, куда это его занесло. Вот он заприметил оставившего работу в яме Максуда и пошёл к нему. Походка незнакомца на глазах становилась уверенной и пружинистой, будто и не был приближавшийся к Максуду высокий светлокожий человек три дня назад случайно зацепившимся за краешек жизни мертвецом…

***

…– Спасибо тебе, дружище! – не переставая улыбаться, повторил далеко уже не мёртвый вчерашний мертвец и хотел было хлопнуть Максуда по плечу, но передумал. – Не знаю пока, чем отблагодарить тебя, но я обязательно…

– Оденься. Это будет лучшей благодарностью, – хмуро глядя на воскресшего, буркнул Максуд.

– Да, видок у меня… э-э… не вполне эстетичный, – согласился Лётчик, осматривая собственное тело, покрытое чертами шрамов и обширными бесформенными пятнами цвета ошпаренной плоти – следами затянувшихся ожогов.

«Лётчик» – так он велел называть себя. Понятно, что не имя – прозвище. Странное, конечно, но бывают и похлеще. Ну, Лётчик, так Лётчик. Хотя чего скрывать-то? Вот Максуда зовут Максуд – и что с того? Что наличие или отсутствие имени может изменить в его существовании здесь? Хоть Повелителем всея Горы назовись, хоть Пренаивеличайшим магом, хоть Козьим дерьмом – всё едино. «Всё приходит с Горы и уходит в Океан» – так говорят в этих краях. Мудрость безысходности и смирения…

Максуд протянул Лётчику рубаху и штаны. Он скроил их вчера и тут же сметал на скорую руку из пожертвованных ради такого случая двух мешков, как только понял, что найдёныш не собирается отдавать концы и идёт на поправку. Можно было, конечно, обойтись и простым набедренником – расход вдвое меньше и мороки тоже, – но в нём только яму караулить, а не в джангала соваться, на Тропу, за концентратом. В караульщиках-то, даст Бог, ещё Кактус поковыляет, а этот – видно по всему – молодой, здоровый… А ведь и не думал, что одёжка понадобится так скоро: как ни крути, ещё несколько дней покалеченный обгорелец должен был проваляться, прежде чем у него возникла бы надобность прикрыть наготу чем-то иным, кроме целебных листьев и наброшенного поверх них куска дерюги. Но вот уже сегодня, безмерно удивлённый, Максуд не преминул похвалить себя за предусмотрительность и, пока оживший бедолага, стоя на мысу, озадаченно пялился в океан, успел слазить в тайник под камнем, где, помимо свежесшитой одежды, он прятал наиболее ценные вещи: моток тонкой прочной бечёвки (такую не сплести самому), шило, которое так удачно использовал вчера вместо иглы, а также стальной нож и горсть мелких монет в небольшом мешочке, засунутом для пущей сохранности в высушенную тыкву-горлянку.

– Вот только запасной обуви у меня нет, – кивнул Максуд на босые ноги Лётчика. – Придётся дождаться перевозчиков: у них можно будет разжиться.

– Так, может, и одеждой у них разживёмся? А то это рубище, боюсь, прямо сейчас на мне и расползётся…

Максуд поджал губы. „Рубище“! Пускай мешки и не новые, но по монете за тройку ещё можно продать – тем же перевозчикам хотя бы! А вот чего стоит этот привередливый найдёныш – ещё посмотреть!

Одежда, кстати сказать, пришлась в самый раз. Хотя чему удивляться: такой покрой любому впору – только штаны в талии стянуть да рубаху подпоясать, чтоб ветром не раздувалась.

– Лётчик, значит? – переспросил Максуд, чутко следя, как привереда, морщась, елозит плечами в балахонистой (зато не тесной!) рубахе и одёргивает коротковатые (и так на них ушёл целый мешок!) штаны, приспосабливаясь к обновке. – Это как? Лёт-чек… Летающий человек, что ли? – и хмыкнул: каких только прозвищ не придумают!

Помолчал, ожидая ответа. Не то чтобы очень интересно ему было знать… Да любопытно, чего уж душой кривить! А вдруг и вправду этот едва не превратившийся в головешку