– Лёт-чик, – поправил, наконец, упрямый нескладёха: всё пыхтел, пытался понадёжнее, чтоб пониже и в то же время не спадали, подвязать штаны – бросил. – У меня есть самолёт… Был.

– Са-мо…

– Самолёт. Аппарат такой, с крыльями, чтобы летать на нём. У вас тут ни разу не видели самолёта?

– Навряд ли… – покачал головой Максуд.

– Хм-м… Ну вот, значит, летел я на самолёте и попал в грозовой фронт. Приборы вышли из строя, я сбился с курса…

Максуд с сомнением глянул на небо: отродясь он здесь таких чудес, как грозы, не видал (хотя, говорят, случаются изредка), а уж про «само-лёты» и слыхом не слыхивал. Что-то привирает этот чужак.

Лётчик заметил недоверие Максуда, но байку свою не прервал:

– Какое-то время я шёл наугад, а когда прояснилось – по солнцу, но, вероятно, во время грозы оказалась повреждена проводка – самолёт загорелся. И тут уж, в дыму и на нервах, я вовсе потерял направление… М-м-м… А вот дальше практически ничего не помню. Видимо, самолёт ударился о склон горы вскользь, и я выпал из кабины. Если бы он врезался прямо в гору… – и Лётчик покачал головой. – Вот такой вот менетекел…

– Чего? – не понял Максуд.

– А-а… – махнул рукой Лётчик. – Присказка у меня такая.

Максуд буравил Лётчика взглядом – пытался определить, где же тот врёт. Собственно говоря, вся эта история от начала до конца выглядела чертовски сомнительно… А вот по виду найдёныша не сказать, что заливает. Не сказать… Но уж слишком много необычного сплелось в россказнях этого странного человека!

– Был грохот и огонь, – сказал, наконец, Максуд. – И порыв ветра. Такой, что меня сбило с ног.

– Гляди-ка, насколько крупно мне повезло! – вскинул брови Лётчик. – Наверное, взрывная волна отбросила меня, не дав сгореть на месте крушения!

Максуд вздохнул и отвёл взгляд.

– Повезло? Ну это как посмотреть… – проговорил он. – Не надо было тебе летать, вот что я думаю. Самому не дано – так нечего в небо лезть, Создателя гневить. У Него к нам, людям, похоже, и так душа не лежит.

Лётчик хотел возразить, но, глядя на хмурую физиономию своего спасителя, только хмыкнул неопределённо.

Он порассматривал пелену, грязным покрывалом отгородившую небо от любопытных взглядов, и спросил:

– У вас всегда так… дымно?

– Всегда, – ответил Максуд. – Гора дышит огнём, и, если подняться по склону выше джангала, можно увидеть множество трещин, из которых выходят дым, испарения и газы. И чем ближе к вершине – тем их больше.

– Хм… А солнце тут когда-нибудь бывает?

– Солнце? Что это? – уставился Максуд на Лётчика.

– Ну… Такая жёлтая штука в небе! – усмехнулся тот, приняв непонимание Максуда за шутку.

– Здесь всё серое. Даже то, что жёлтое, бурое или зелёное.

– Уф-ф… Ну тогда… – задумался Лётчик, несколько озадаченный. – Солнце светит и греет, и от него радостнее на душе, вот!

– В таком случае – забудь о своём «солнце».

– Да почему же?! Чем оно так тебе не угодило?!

– Чем может не угодить то, чего нет? – вопросом на вопрос ответил Максуд.

Лётчик в недоумении покачал головой.

– Знаешь, Максуд, я заметил, что ты вообще слишком мрачно смотришь на мир. Почему? Ведь не родился же таким? Хотя… всякое бывает, конечно… Так что же, ты – пессимист?

– Я – сборщик. И я не родился сборщиком – стал. Потому что без ремесла не выжить. И тебе тоже придётся кем-то стать: сборщиком, как я, или перевозчиком. Если надумаешь жить в посёлке, то там выбор, конечно, пошире… Но кому ты нужен в посёлке?

– Спасибо большое, – Лётчик хмыкнул, – однако не думаю, что задержусь здесь надолго: кости целы, шкура заживает как на собаке – ещё несколько дней, и…

– Рассчитываешь на благополучный исход? Считаешь, что жизнь светла и полна радости? Что вот сейчас, стоит лишь щёлкнуть пальцами, ветер подхватит тебя и унесёт домой, прямо к твоему «солнцу» и к твоим «самолётам»?

– Я жив – это серьёзная причина для оптимизма!

– Я вот тоже – жив… – невесело усмехнулся Максуд.

– Не кисни, дружище! – Лётчик опять было собрался хлопнуть Максуда по плечу – и опять же не решился. – Ну хочешь, я возьму тебя с собой? Выберешься отсюда хотя бы, а там придумаем что-нибудь!

– Если бы отсюда можно было сбежать, то я бы давно уже сделал ноги.

– Погоди-ка, а что не так с этим местом, я не пойму?

– Вот поживёшь здесь хотя бы с половину моего – и сразу поймёшь.

– Твоё чувство юмора, Максуд, кислое, словно недозревший лимон! – и вправду скривился Лётчик. – Ты же совсем молодой, а брюзжишь, как старик! Смирился, опустил руки…

– Лучше так, чем жить пустыми надеждами. Мне уже не в чем разочаровываться дальше, и боль моя – она такая же, как и существование здесь: нудная и изматывающая, но уже далеко не острая. Да, прийти к пониманию реальности, принять её и приспособиться – это было нелегко. Тебе, кстати, – Максуд смерил Лётчика критическим взглядом, – по всей видимости, будет значительно тяжелее. Но ничего – притерпишься, отупеешь! – и он ободряюще похлопал Лётчика по плечу.

И тут же вскинул брови, будто озарение нашло:

– А вдруг это место ещё покажется тебе раем?! А?! Ты же оптимист, Лётчик?!

– Рад, что ты, наконец-то, повеселел, – без особой, впрочем, радости произнёс Лётчик. – Но если ценой твоей улыбки будет очередной укус… – тут он с сомнением покачал головой, – то, пожалуй, я и пары дней не протяну. Обидно: выжить в крушении и быть до смерти закусанным разочаровавшимся в жизни аборигеном, – и он, пряча лукавую искру в глазах, поглядел на Максуда.

Максуд хмыкнул. «Ну пошути, покуда шутится. Каждому овощу – свой срок», – подумал, а вслух произнёс:

– Ладно, ладно, в чём-то ты прав. Извини, я зря прицепился к тебе. Наверное, просто устал от безысходности и одиночества. Что ж, успокою тебя: на самом деле здесь не так плохо – вопрос привычки (некоторые, к слову сказать, умеют устроиться и в выгребной яме). Привычка – вот единственное в этом месте, что может дать ощущение комфорта, но это – комфорт червя, который не знает иных радостей, кроме как поглощать дерьмо и испражняться им же, и не думает, где он обитает и чем питается. Правда, мне кажется, что ты не из таких, так что…

– Выгребная яма, говоришь?! – всё-таки не выдержал и вспыхнул эмоциями Лётчик. – Пусть так! Но ты же – не червь! Ты – человек, мыслящее существо! Так мысли, Максуд! Мысли – и существуй как