с концентратом на берегу, забота исключительно сборщиков, но где кончается суша – заканчиваются их труды, вода – это уже проблема перевозчиков. Там же, на плоту, ему поспешно отсчитали плату и отдали мешок с заказанным в прошлый раз продовольствием, а он даже постеснялся проверить, не всучили ли ушлые деляги заплесневевший хлеб…

Лётчик долго рассматривал монеты: пытался различить надписи, угадать изображения… Чудной! Через сколько рук прошли они, стёршись в гладкие безликие кругляши? О-о, конечно, если бы монеты умели говорить!.. Но местные деньги – плохой информатор. Немые свидетели, они лишь размером своим указывали номинал: пять дюжин маленьких кругляшей, «шиклу», равны одному среднему – «ману», пять дюжин средних – одному большому, названия которого Максуд даже не знал, – величина настолько в практике неприменимая, что и смысла не имело забивать голову такими отвлечёнными понятиями. Вот и на этот раз ладонь холодила лишь горсточка мелочи да вдобавок полушка с четвертью, «ше», – разрубленные для более мелкого размена шиклу. «Крохоборы…» – подумал Максуд, невольно бросив взгляд на океан, где неспособной взлететь птицей трепался вдали серый парус. Ну и ладно: что тут покупать-то на все эти шиклу и ману? Бестолковые кусочки металла, демон их всех забери…

– А откуда вы их берёте? – будто уловил отголосок мысли Максуда Лётчик, так и эдак вертя перед собой очередной кружок – тёмно-серый, исцарапанный, едва сохранивший остатки рельефного изображения.

– Откуда… Да ниоткуда. Ходят себе по кругу: от одного человека к другому… Вот эту, кстати, с зазубренным краем, я хорошо помню: давно когда-то уронил камень на свою копилку – как забудешь?. Расстроился потом, боялся, что никуда эту калеку не пристрою, но – ничего, пошла в оборот как миленькая… И заусеница, гляди ж ты, сгладилась…

– Но откуда-то ведь они взялись… – пробормотал Лётчик.

Максуд только дёрнул плечом: не к нему вопрос.

– Металл непонятный… – продолжал бормотать Лётчик. – Не алюминий и не титан: слишком тяжёлый. Не серебро… и тем более не свинец… Может, олово?

Он потёр монету о рукав, проверил, что получилось: кружок хотя и посветлел немного, но всё равно оставался тусклым, матовым. Лётчик хмыкнул и взялся за дело более энергично. Вот упёртый!

– Я уже пробовал, – сказал Максуд, наблюдая за действиями Лётчика. – Кожу стёр, но ощутимого блеска так и не добился… Ну вот, видишь!

– Вижу… – Лётчик подул на обожжённый палец. – Вижу, что особой необходимости в деньгах здесь, в этом медвежьем углу, нет. Однако само их наличие говорит о потребности регулирования сложноорганизованных отношений, а сие есть уже признак цивилизации и структуры, её олицетворяющей, – государства. Со всеми соответствующими институтами… А ведь кто-то ещё всем этим должен управлять, стоять во главе, верно?

– Может, и так. Я не интересовался.

– Ну ладно, – Лётчик выглядел разочарованным, – с деньгами ещё разберёмся… А для чего всё-таки здесь добывают серу?

– Чтобы сбыть перевозчикам, разве ты не понял?

– Ну этот-то момент я уяснил: сборщики – собирают, перевозчики – перевозят…

– Смотрители штолен – спускают в штольни…

– Вот-вот! А там, в штольнях, кому-то ведь она нужна, так? А кому? Зачем?

Максуд пожал плечами.

– В оплату за концентрат перевозчики получают от смотрителей штолен деньги и изделия из металла. Хреновые, правда…

– Ага! Значит, под горой обитают те, кто обрабатывает металлы!

– По-видимому, так. Хреново, правда, обрабатывает.

Лётчик замолчал, о чём-то размышляя.

«Соображает… – думал Максуд, косясь исподтишка на своего чудаковатого подопечного. – Да уж, посоображай – есть о чём. Всё ведь в диковинку, всякая ерунда, мелочь… Но долго ли продержится этот интерес? Хотя я вот до сих пор, бывает… А какое у него было лицо, когда явился Кактус! Умора! А тот посмотрел в опустевшую яму и, не слова не сказав, побрёл обратно в свою берлогу. А что говорить – всё понятно: работы нет! Ну разве что с таким-то новым помощником дня через три хранилище будет лопаться от концентрата – тогда охрана снова понадобится. А если дело и дальше так пойдёт, то и вторую яму вырою, и конуру для Кактуса поставлю! А вот прямо к хранилищу и пристрою!»

Максуд кивнул своим мыслям, как делу уже решённому, отобрал у Лётчика монету, которую тот всё ещё крутил не глядя в пальцах, и спрятал всё заработанное в повязанный ради такого случая кушак. Похлопал себя по боку, проверяя надёжность тайника.

«Теперь можно и грязь с рожи смыть».

И отправился к воде, краем глаза заметив, что Лётчик, в точности как одна здешняя пичуга, в неуёмном любопытстве обожающая совать свой маленький клюв во все человеческие дела, последовал за ним.

***

Океан бросался в ноги, обхватывал щиколотки, но здесь, на самой границе своих владений, силёнок не хватало утащить добычу, и он отступал, разочарованно шипя голодной слюной, – чтобы снова напасть. Максуд дождался очередного набега, подставил пальцы волне и зачерпнул горсть, умылся. Постоял, опустив руки и глядя на прибой. Как же оно завораживает, это безостановочное мотание: туда – сюда… напасть – отступить… Волна за волной… Вчера, сегодня… всегда. Вечность.

«Вечность… Кто принадлежит ей, тот рано или поздно дождётся чего угодно… Всего, чего желал…»

И не удержался – забрёл поглубже да и рухнул головой в подкативший водяной склон, с текучего зеркала которого так же очертя голову бросилось в Максуда, как в пучину, собственное его отражение. Удар, всплеск – и ватная, сжимающая голову тишина, наполненная лишь низким, утробным гулом, который сразу же пропитал тело, заставив гудеть и его. Максуда закачало и будто понесло куда-то. Это ощущение пассивного движения умиротворило и вроде бы даже что-то напомнило. Что-то – не различимое толком за разрисованной примитивными орнаментами повторяющихся бессвязностей занавесью пусть оглохшего и онемевшего, но всё же бодрствующего сознания, никак не уловимое. Захотелось так и остаться лежать… висеть… среди невнятных призраков… в безмыслии и безвременьи серой толщи баюкающих океанских объятий… как медуза… или дохлая рыба… Максуд дёрнулся, нащупал ступнями дно и встал, сопротивляясь толкавшим его от берега волнам.

«Ну её к демону, эту дохлую рыбу!»

Тряся головой (в уши залилась вода), Максуд вышел на берег и осторожно уселся на камни. Он бы и улёгся на них, но – острые, спину поранишь. Рядом, тоже весь мокрый, плюхнулся и ойкнул, уколовшись, Лётчик (видно, решил, дурачок, что купание в одежде – это какая-то местная забава или традиция).

– Солёная… – проговорил он, слизывая капли с улыбающихся губ.

– А как же иначе? – Максуд хмыкнул. – Столько пота, крови и слёз пролито нами здесь, что немудрено наполнить ими океан.

– Ну, не преувеличивай, дружище!

И Лётчик хлопнул-таки Максуда