Это, кстати, отметил и бдительный Феликс Кузнецов, сам в недавнем прошлом «левый критик», своевременно мобилизованный и призванный партией в охранители. В той своей нашумевшей статье он писал:

«Помимо предисловия там еще и безоговорочный ультиматум возможным издателям: «Альманах «Метрополь» представляет всех авторов в равной степени. Все авторы представляют альманах в равной степени. Типографским способом издавать альманах в данном составе. Никаких добавлений и купюр не разрешается». Ничего себе условьице для успешного решения творческих возможностей советской литературы. Не такая ли игра как раз и затеяна вокруг этого альманаха? Об этом говорит хотя бы тот факт, что составители принесли свой фолиант в писательскую организацию по просьбе секретариата уже тогда, когда текст альманаха, как выяснилось позже, вовсю готовился к набору в некоторых буржуазных издательствах за рубежом. Не успели составители дать клятвенное заверение в чистоте своих намерений, заверить своих товарищей по организации, что альманах не отправлен за рубеж, что буржуазные корреспонденты ничего не знают о нем, как буквально на следующий день на Западе началась пропагандистская шумиха вокруг «Метрополя»…»

«Сегодня, когда американцы гордо рассекретили материалы специальной операции, направленной на раскручивание скандала вокруг романа Б. Пастернака «Доктор Живаго», смешно предполагать, что «Метрополь» появился сам собой, — рассуждает Поляков. — Вскоре вдохновитель альманаха В. Аксенов благополучно отбыл в Америку и стал одной из ключевых фигур тамошней антисоветской пропаганды. Обращает на себя внимание и формулировка «застойный испуг». Так ли уж случайно впоследствии слово «застой» распространилось на всю эту эпоху? Или «вербальные колья», которые предстояло вбить в «совок», затачивались уже в ту пору? Впрочем, известный русист Рене Герра свидетельствовал, что в русском зарубежье в ту пору «Метрополь» считали провокацией КГБ. В чем был смысл этой операции или контроперации советских спецслужб, видимо, еще предстоит разбираться специалистам. Но тот факт, что тогдашний начальник Пятого («антидис-сидентского») управления КГБ генерал Бобков оказался после 1991 года правой рукой банкира, медиамагната и лидера Всемирного еврейского конгресса Гусинского, наводит на грустные размышления».

В восьмом номере «Московского литератора» появились писательские отклики на «Метрополь» под шапкой «Порнография духа». Вот некоторые из них:

«Мы честно пытались разобраться с альманахом с точки зрения литературы. Это мусор, а не литература, что-то близкое к графомании» (Римма Казакова).

«Не могу представить себе американского читателя, который по доброй воле прочел бы весь этот альманах… Я уже не говорю о рассказах, например, Ерофеева, которые вообще не имеют никакого отношения к литературе» (Григорий Бакланов).

«Большая часть прозы альманаха вызывает ощущение стыда, раздражения, горькой неловкости за авторов, ибо отсутствует здесь чувство реальности и сообразности, чувство меры и умения распоряжаться словом» (Юрий Бондарев).

«Приступая к чтению альманаха, я и подумать не мог, что уровень представленных материалов столь невысок… Он заслуживает самого решительного морального, идейного осуждения…» (Евгений Сидоров).

«Утверждение авторов «Метрополя», что наша литература пребывает в состоянии некоего унылого «застоя», — бессовестная, беспардонная ложь» (Анатолий Алексин).

«В чем иллюзорность позиции авторов альманаха, вызвавшая наше глубое возмущение? В том, что они, по-видимому, не читают книг, не знают реальной нашей литературы, живут вымышленным миром, собственным величием, не знают, как далеко наша литература шагнула вперед, какие глубокие проблемы ею подняты. Побеждает в конечном счете гражданское начало, которое есть в прозе Распутина, Абрамова, Трифонова…» (Александр Борщаговский).

«Сборник, судя по стилю его редакционной передовой статьи, был адресован нашим идейным врагам за границей» (Борис Полевой).

Конечно, была своя правота и у участников альманаха, среди которых значатся выдающиеся личности — Владимир Высоцкий, Семен Липкин, Евгений Рейн, Виктор Тростников (ныне выдающийся православный просветитель), Фазиль Искандер, Инна Лиснянская, Андрей Битов. В их претензиях к состоянию современного литературного процесса было много справедливого. В самом деле, существовал целый ряд закрытых тем, сложности возникали и у писателей, искавших новые художественные формы, торить новые пути позволялось лишь немногим — в знак особого благоволения. Были свои претензии и у молодых авторов.

«Совершенно внезапно, — вспоминает Поляков, — я оказался в центре громкого литературного скандала, вышедшего за узкие рамки писательского сообщества. Звонили друзья, которых я не слышал годами, и спрашивали: «Ну, что там у вас с «Метрополем»? Не томи!» — «Ты-то откуда знаешь?» — «От верблюда! Все вражьи голоса только об этом и молотят!» Меня приглашали в интеллигентные дома на воскресный обед и подавали в качестве десерта как человека, своими глазами видевшего и даже читавшего запретный альманах. Объяснить им, что за исключением нескольких общеизвестных имен, там содержится литературный хлам, было невозможно: запретное по определению лучше доступного.

— А про что пьеса Аксенова?

— Я не понял.

— Да? Видимо, это что-то необыкновенное!

Внезапно выяснилось, что в откликах писателей допущена ошибка: в газете вместо «Григорий Бакланов» напечатано «Георгий». Из ресторана в партком влетел, бешено дыша, Юдахин. Под глазом у него багровел свежий синяк, по версии пострадавшего, он подвергся нападению адептов «Метрополя», как бывший самбист всех уложил, но один удар все-таки пропустил.

— Видели?! — закричал он, потрясая газетой.

— Угу, — сникли мы.

— Звоните Бакланову, надо опередить скандал…

Разумеется, звонить заставили самого молодого — меня. Я в витиевато-панических выражениях доложил о «досадной ошибке», но Григорий Яковлевич меня успокоил, теплым голосом рассказав, как, работая в газете, и сам иной раз сажал такие ляпы, что смешно вспоминать. «Кстати, а где, в каком материале вы меня перепутали? Я же ничего вам не давал…» — «В отчете об обсуждении «Метрополя», — с простодушием прощенного шалопая объяснил я. «В каком еще отчете?» — Голос Бакланова окостенел. — «Про «Метрополь». — «Но ведь мне сказали, что все останется для внутреннего пользования! Кто вам дал текст моего выступления?» — «Кузнецов…» — «Обманщик! Ему наплевать на чужую репутацию!..» О какой репутации говорил коммунист-фронтовик Григорий Бакланов, мне стало ясно гораздо позже: после 1991 года он стал президентом Российского отделения Фонда Сороса».

Работая в «Московском литераторе», Юрий все больше осваивался в сложносочиненном литературном мире, узнавал странные подробности о продвижении текста в печать. Неожиданно оказалось, что написать хорошие стихи — полдела. На пути к читателю и молодого и зрелого автора непременно подстерегают всевозможные совсем не творческие трудности. Вот как этот опыт отражен в эссе «Как я был поэтом»:

«По моим наблюдениям, встречаются два основных типа заведующих отделом поэзии — суровый и ласковый. Суровым был, например, заведующий отделом поэзии издательства «Молодая гвардия» Вадим Кузнецов. В ту пору шевелюристый, буйно-бородатый, он смотрел на входящего в кабинет робкого сочинителя, сурово надломив бровь. И твоя душа, жалобно позванивая невостребованными рифмами, уходила в пятки, где и пребывала во время знакомства, не сулившего ничего хорошего. Но, как ни странно, с суровым можно было в конце концов договориться. А вот если заведующий отделом поэзии источает ласку, медово улыбается и не дай бог называет вас «миленьким» или «лапочкой», как Натан Злотников из «Юности», — можно не сомневаться: ваши стихи он не напечатает никогда… Меня выручила тема: в ту пору стихов с искренней, но непрямолинейной симпатией к армии почти не сочиняли. На память приходит разве что Павел Калина: