Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова

Поэт, прозаик, драматург, публицист, общественный деятель. Не много ли для одного? Для кого как. Для Юрия Полякова и этого недостаточно, а потому он еще и главный редактор «Литературной газеты».

Семь издателей спорили о том, кому издавать его бестселлеры и лонгселлеры — романы и повести, востребованные читающей публикой из года в год на протяжении десятилетий. Практически все эти произведения экранизированы, и некоторые не по одному разу, а пьесы успешно идут на многих сценах в России и за рубежом. Его словечки и афоризмы, которые так много говорят о нашем времени и о нас самих, ушли в народ и вернулись обратно заголовками в СМИ, привычно зазвучали в устах политиков и общественных деятелей. Его статьи вызывают одновременно восторги и зубовный скрежет. А освоенный им художественный метод постижения действительности — гротескный реализм — дал новую жизнь классической русской сатире, восходящей к Гоголю и Салтыкову-Щедрину.

Михаил Михайлович Бахтин определяет гротескный реализм как «специфический тип образности, присущий народной смеховой культуре во всех формах ее проявления». «Гротескный образ характеризует явление в состоянии его изменения, незавершенной еще метаморфозы, в стадии смерти и рождения, роста и становления. Отношение к времени и становлению — необходимая конститутивная (определяющая) черта гротескного образа. Другая, связанная с этим необходимая черта его — амбивалентность: в нем в той или иной форме даны (или намечены) оба полюса изменения — и старое и новое, и умирающее и рождающееся, и начало и конец метаморфозы». Критик Владимир Куницын, приводя эту цитату в статье о творчестве Полякова, считает необходимым сослаться на еще одну мысль Бахтина, которая, по его мнению, хотя и не имеет прямого отношения к гротескному реализму, тем не менее многое в нем объясняет: «Бахтин утверждает, что на всех этапах своего исторического развития празднества были связаны с кризисными, переломными моментами в жизни природы, общества, человека… Грубо говоря, смеховая культура особенно мощно обогащалась в трагические эпохи. Думаю, ни у кого уже не осталось сомнений, что на наш век пришелся сам пик гротескного бытования России. Так или иначе, но элементы гротескного реализма различимы в произведениях А. Платонова и М. Булгакова («московская линия» в «Мастере и Маргарите», «Собачье сердце», «Роковые яйца» и т. п.).

Однако сказать, что метод этот за последние десятилетия смог прочно прижиться в русской литературе, — нельзя. Вот почему еще так любопытна попытка Ю. Полякова не только сохранить традиции этого метода, уходящие вглубь мировой литературы, но и развить, утвердить на почти пустынном (в этом смысле) поле отечественной словесности. Причем строго придерживаясь и второго определяющего слова — реализма. В отличие от современного постмодернизма и литавангарда, на дух не принимающих жесткую правду реального, телесного, бытового мира, творящих свой гротеск и шарж, исходя из виртуального представления о «почве» (лидер — В. Пелевин), — прозаик Поляков, соединяя концы и начала метаморфоз, остается точнейшим реалистом и в психологическом анализе персонажей, и в бытописательстве, что само по себе куда как сложнее для автора, чем свободная необязательность сочиненного вранья. Ценность этой достоверности понимаешь лишь со временем». И далее: «Разумеется, жизнь теперешняя по части гротеска весьма облегчает труды гротескного реалиста Ю. Полякова. Однако не отменяет претензий к высокому профессионализму, которые предъявляет этот жанр по определению, требуя просто-таки виртуозного стилистического и образного мастерства. Наверное, оттого так короток список практиков этого метода в литературе. Тут требуются особый талант, самобытный склад, особое, смеховое чувство языка. Поляков пародиен, но это не интертекстуальное пересмешничество, а понимание того, что жизнь движется и развивается, как бы пародируя самое себя. И потому неудивительно одиночество этого писателя в нашем поле «гротескного реализма». Отметим для себя это качество: особость. Оно много говорит о писателе и его творчестве.

У каждого успеха своя неразгаданная тайна, но с творчеством Полякова все более чем очевидно: он парадоксален, в нем уживаются вечный бунтарь, разрушитель мифов, мифотворец и конформист. Читая его книги, всякий находит в них что-то, близкое себе. Автор — сатирик и иронист? Безусловно. Бытописатель? Конечно. Любит парадоксы? Еще как! Мастерски владеет словом? Как мало кто в современной литературе. Он умеет насмешить? Практически любого! Ему даются сложные формы? Легко. Он умеет закрутить интригу? Так, что пока не прочтешь, не оторвешься. Он пишет о любви? Да. Но не только. Он пишет и о безлюбии. О том, как люди разучились любить и тоскуют по самим себе той поры, когда умели мучительно переживать и остро чувствовать.

Поляков успешен во всех своих ипостасях. Счастливый дар! И счастливая судьба?

Возможно. На судьбу Юрию Полякову роптать не приходится. И все же он — человек трудной судьбы в прямом смысле слова «труд»: трудоголик, никогда не дававший себе поблажки, ни в начале пути, ни потом, когда его настигла слава. Зато на это приходится роптать биографу: линия его жизни — редкий в литературе случай — абсолютная прямая. И главные коллизии, которые ее сопровождают, связаны с внеличностными событиями, с судьбой страны. «…Родиться в России с душою и талантом» — это про него.

Юрий Поляков — советский человек. Он открыто говорит об этом в своей публицистике, об этом свидетельствуют и его художественные тексты, как бы ни были продуманно амбивалентны его герои. Его называли «колебателем основ» — а он всего лишь честно рассказал о том, что видел и чувствовал, свято веря, что недостатки нельзя игнорировать — их надо изживать. И жизнь очень скоро подтвердила его правоту. Сегодня одни вменяют ему в вину критику советской власти, другие — критику либеральных реформ и реформаторов, игнорируя тот факт, что Поляков, не отвергая своего комсомольского и партийного прошлого, всегда оставался приверженцем идеи всеобщего равенства и таких общественных отношений, при которых каждому гарантирована возможность гармонично развиваться. Литературовед Алла Большакова назвала его «незаконным сыном соцреализма» — но, как мы увидим далее, он был очень даже законным его сыном, можно сказать, вырос из него. Недаром Сергей Владимирович Михалков полушутя-полусерьезно назвал его последним советским писателем: патриарх советской литературы, автор не только слов гимна и «Дяди Степы», но и популярных басен, создатель сатирического киножурнала «Фитиль», чувствовал в поляковском взгляде на действительность нечто родственное, понимал, что так же, как и он сам, критикуя, молодой Поляков надеется сделать советскую жизнь лучше, а советское общество — справедливее.