– Давай как-нибудь повторим, – предложил М., останавливаясь у моего подъезда.

Интересно, что он хотел повторить? Наши обоюдно неловкие попытки заняться любовью? Пятиминутную поездку в большой и грязной машине? Жаркое объятие в лифте?

Я вернулась домой в полном недоумении и первым делом полезла в душ, чтобы смыть с себя запах дорогого одеколона М. Представляла, как завтра же позвоню его жене и скажу, что не смогу больше заниматься с Мишей, пусть ищут другого репетитора, но при этом понимала: не позвоню и не скажу. Я не могу отказываться от тысячи пятисот за два по сорок пять: голос Владимира Степановича от звонка к звонку становится всё более недовольным.

«Ксанка у нас святая», – говорит Княжна, когда напьётся. Звучит это издевательски. Я никогда не хотела быть святой и не мечтала принести себя в жертву семье. «Они тобой помыкают», – считает Танечка, но и с этим я тоже не согласна. Мне не нравится моя жизнь, но кому чья нравится? Каждый находит ту неочевидную причину, которая вдруг объявляется смыслом существования. Для Вари это религия. Для Танечки – деньги. Для Княжны – водка. Для Влады – Пётр. Для мамы – Андрюша.

А для меня? Пока что я воспринимаю всякое своё новое несчастье одинаково – сравниваю его с Катастрофой и успокаиваюсь. Когда я вышла наконец из душа (проклятый одеколон всё равно до конца не отмылся – фирменный, особо стойкий) и включила компьютер, в почтовом ящике обнаружилось письмо от Влады. Она едет в Париж в феврале – «чисто на шопинг» – и просит написать ей несколько нужных фраз на французском. «Сколько стоит», «можно примерить», «есть ли у вас размер меньше», «ставьте штампики плотнее» (последнее для паспортного контроля: судя по всему, у Влады кончаются странички в паспорте). Пока я сочиняла ответ, в ящик упало ещё одно письмо, и тоже про Париж. Изабель требует, чтобы я прилетела на две недели в феврале для сопровождения русского мальчика с ДЦП. «Если откажешься, считай, что ты у меня больше не работаешь», – в качестве подписи. Очень не по-французски.

Вместо того чтобы отвечать Изабель и Владе, я зачем-то вытащила из ящика стола свои старые детские дневники и начала их перечитывать. Буддист был всё-таки прав.

Екатеринбург, май 1993 г.

Старый дневник Ксаны

Не передать, сколько раз я мысленно репетировала эту фразу! Я никогда и нигде не выигрываю, даже в беспроигрышной лотерее мне достаётся пустой билетик, угодивший сюда по ошибке. Когда стою в очереди, на мне всегда заканчивается товар, на экзаменах вытягиваю именно тот билет, который не успела выучить, в общем, родная сестра героя Пьера Ришара из фильма «Невезучие». Ха! Теперь я могу рассчитывать на случайную встречу с настоящим Пьером Ришаром в настоящем Париже, потому что на факультете из всех претендентов на поездку по обмену выбрали меня! Может быть, количество моих неудач достигло критического уровня и высший разум (ну или Бог, в которого я скорее верю, чем нет) решил наконец смилостивиться? А может, всё гораздо проще: у меня, как считает Светлана Юрьевна, руководитель поездки, свободный разговорный и лучшее среди прочих произношение.

Девочки из нашей группы делают вид, что рады за меня, но каждая при этом считает выбор факультетского начальства несправедливым. Надя просто негодует, даже не пытаясь это скрыть. Честно говоря, на её месте я бы тоже злилась, потому что язык Надя знает блестяще, да и произношение у неё немногим хуже моего. «Гласных нет», – пояснила своё решение Светлана Юрьевна, а потом добавила: «Зато претензий слишком много».

Париж! Самой не верится! Я еду туда на три месяца.

– Поди, останешься? – с интересом спросила вчера Княжна.

У неё редкий период более-менее терпимого ко мне отношения, и она уже составила список на пять страниц – что я должна ей привезти из Парижа (в списке жирно подчёркнуты «калготки с ликрой» и «туш Ланком»). Димка пообещал дать мне с собой денег, чтобы хватило на всё. Они сейчас живут очень даже хорошо, и «калготки» Ира покупает на рынке – фирменные, втридорога, но, конечно, ни разу не французские.

Остаться в Париже? Эту фразу я ещё не репетировала, и она меня, честно сказать, пугает. Не хочу, чтобы Андрюша от меня отвыкал. Каждый день забираю его из детского сада, по пути домой мы разговариваем, смеёмся, иногда он обнимает меня и так вдавливает свою тяжёлую головёнку мне в бок, что становится больно. Он как будто хочет спрятаться, исчезнуть с моей помощью…

В садике Андрюше трудно: ребята с ним не играют, воспитатель без конца жалуется на «капризы и плохое поведение за столом». Единственный мальчик, с которым Андрюша более-менее ладил, тихий беленький Ваня Степанов, перешёл в группу сокращённого дня. Теперь Андрюша ходит в сад, как на каторгу, каждое утро умоляет меня и маму оставить его дома. Андрюша живёт с нами, потому что Димка и Княжна строят дом в Цыганском посёлке. Строительство идёт медленно: то рабочие запивают, то материалов не хватает.

Вчера Андрюшу забирала из садика мама. Пришла взволнованная: говорит, у него формируется образное мышление. «Показала ему цветущую рябину, и он сказал, что она походит на цветную капусту, представляешь?» Действительно похоже. А я тем же вечером случайно встретила на троллейбусной остановке Алину Юрьевну. Наша бывшая классная теперь продаёт «Гербалайф» и носит на лацкане пиджака значок с буквами: «Хочешь похудеть? Спроси меня как!» Незнакомая толстая бабка долго разглядывала этот значок и саму Алину Юрьевну, а потом сказала язвительно:

– Ты лучше меня спроси как! Деньги в одну ночь сгорят, вот и похудеешь. Спасибо управительству…

И засмеялась, колыхая телесами: до похудания ей ещё очень далеко! Алина Юрьевна поджала губы, но бабке ничего не ответила. Пыталась соблазнить меня своими пилюлями и питательными коктейлями, я еле от неё отделалась и пришла домой в ужасном настроении. А сегодня в университете мне сказали про Париж – и теперь я совершенно счастлива!

Я. Еду. В Париж! Я!

Санкт-Петербург, июнь 1906 г.

– Я была готова получить такое от Евгении, но ты! Как же ты смеешь так поступать со своею жизнью?

– Но ведь говоришь – «со своею»! Так дай мне возможность самой решить…

– Столько лет отдать семье, детям и теперь иметь на старости лет одни лишь слёзы…

Юлия Александровна плакала, не скрываясь Даши, а та не знала, что делать. К выходкам старшей барышни прислуга давно привыкла, но Ксения Михайловна никогда себе не позволяли огорчать матушку.

Жилец отсутствовал, а говорили-то об нём: Даша давно догадалась про них с барышней. Видала, как Константин Константинович ждёт за углом Ксению Михайловну, поддерживает её за локоток… Как-то раньше ушёл, не сказавши, так барышня едва не зарыдали. Лицом все побледнели! Даша могла наверное сказать, что жилец – из женатых. Можно и метрику не смотреть. По всему видно: мужчина семейный. Пальто залатано добротно, ткань для сюртука выбрана женской рукой. Небось, и детки имеются. Ой, что будет!