– Ой, да уже не в первый раз этот законопроект пытаются протолкнуть, – индифферентно отмахнулась я.

– Но теперь назначена конкретная дата заседания: завтра. Совсем у людей мозгов нет!

Так, под ворчание Брэда и мое солидарное молчание, мы и подъехали к своему дому.

* * *

Сказать, что на подступах к родному жилищу меня охватили смутные предчувствия или там необъяснимая тревога, – значит соврать. Ничего меня не охватило, кроме жуткого предположения, что на почве нервного перенапряжения последних дней у меня развились слуховые галлюцинации. А как иначе интерпретировать этот странный жалобный вой, то прекращающийся, то возобновляющийся с новой силой? А вот Брэд подобрался и, кинув пакеты обратно в машину, приказал мне осторожно следовать за ним. Мы короткими перебежками взобрались на крыльцо. Моя защита была на месте (вот, представьте, я научилась это каким-то образом определять), оттого мы недоуменно переглянулись и решили все-таки распахнуть дверь и все так же осторожно просочиться внутрь. Версия о слуховых галлюцинациях набирала силу: кто-то совсем рядом издавал нестройные звуки, значение и происхождение которых я объяснить себе не могла. Нахмурившись, шагнула в гостиную и… остолбенела.

– Так вы это… поете? – ошарашенно вопросила я у Дилана с Ронном, привольно не то чтобы сидевших, а скорее полулежавших на диване перед журнальным столиком, колоритно украшенным блюдечком с тонко порезанным лимоном, тарелкой с покусанными бутербродами и литровой бутылкой виски, которую меня угораздило купить еще неделю назад. Надо сказать, что в бутылке напитка убыло уже на треть, что и вызвало справедливую волну негодования с моей стороны:

– И пьете?! Да вы что, совсем свихнулись, гробить свои младенческие организмы?!

Ко мне медленно повернулись два лица, которые уже и лицами-то можно было назвать с натяжкой.

Одно из них насупило темные прямые брови и изрекло:

– Нет, ну ладно мы ее как мужики не интересуем, это обидно, но понятно…

– Обидно, – поддержало второе и решительно опрокинуло остатки виски из бокала в рот.

– Но обзывать нас детьми малыми – это уже ни в какие ворота, – продолжало пыхтеть первое.

– Какие ворота, квотербек?! – не удержалась я от подначивания. – Совсем упился, ворота мерещатся…

Я приняла классическую позу женщины, готовой к скандалу: ножки на ширине плеч, позиция устойчивая, руки словно сами собой уперлись в бока. И откуда что взялось? Сила инстинкта, не иначе.

– Я про вас так говорю, потому что вы с неделю как обратно в людей превратились! У вас никакой привычки к алкоголю нет, трех капель и то хватит, чтобы с ног сбить! Лелеяли бы да холили свои чистенькие новенькие организмы, а не квасили бы с утра… – Тут я взглянула на наручные часы и справедливости ради уточнила: – Ну, с четырех часов дня! И что это за кошачий концерт был?

– Ты о чем? – нахмурился Ронн, и даже Дилан соизволил обратить на меня свой уже неясный взгляд.

– О песнопениях, – подсказала я.

– О, это да! – оживился качок. – Ты послушай только, какая душевная песня! Я каждый раз плачу! – И он, толкнув брата, призвал: – Давай, Дилан!

Младший экс-вамп запел сипло, но довольно приятно:

– В парке забытом, ночью седой брел по дорожке вампир молодой…

На второй строчке к пению присоединился и Ронн, и я, невольно поморщившись, поняла, что именно (и кто) меня так напугал на подступах к резиденции.

– Ой, ну хватит, – не выдержала я.

– Ты чего? – возмутился Ронн. – Дальше слушай, там так жалостливо…

– Да что слушать, и так все предсказуемо, – пренебрежительно махнула я рукой. – Шел он голодный, встретил женщину, укусил, не удержался, выпил досуха, а это оказалась его бывшая девушка.

– Мама, мама это его была, представляешь?! – со слезой в голосе поправил меня Ронн и потрясенно выдохнул: – А ты откуда знаешь?

– Да чего тут знать? Типичный вампирский шансон, – пожала я плечами и снова вздохнула, с грустью наблюдая безобразие на столе.

– А по какому поводу праздник? – осведомился Брэд. Он успел сходить за пакетами и теперь с отстраненным любопытством выглядывал из кухни.

– Это не праздник, – трагически молвил Ронн. – Совсем наоборот. Такая потеря!

– Что? – нахмурилась я и даже руки в боки упирать перестала.

– У Дилана, – дрожащим голосом продолжил качок и снова так драматично вздохнул, что внутренний голос похолодел. – Такая потеря! Бедняга!

– Дилан, что случилось? – Я шагнула к дивану и ухватила младшенького за плечо, пытаясь заглянуть в глаза, которые тот старательно от меня отводил. Внутренний голос затравленно проблеял, что вот с Сарой я уже напортачила, неужели и с Диланом что-то упустила?!

– Так что? Не томите! – потребовала я, а Брэд, заинтересовавшись, замаячил за спинкой дивана.

– Он утратил жестокость! – мелодраматично возвестил футболист.

– Чего?! – протянула я и со всего размаха села на диван.

Поскольку на нем уже сидело (и весьма привольно) двое взрослых мужчин, то места осталось только на одно полупопие, а другое зацепилось (и пребольно) за колено Ронна. Вообще-то наивно предполагалось, что качок ситуацию оценит и тут же подвинется, но то ли у Ронна реакции затормозились, то ли его все устраивало, но пришлось мне самой энергично поработать задом, как буровой машиной, старательно ввинчиваясь на свободный пятачок.

– Так что там с жестокостью? – потребовала я объяснений, когда смогла отвоевать кусочек кожаной поверхности.

– Дилан? – позвал футболист, но тот нехотя промычал что-то неопределенное и покачал головой: то ли был пьянее друга, то ли разговаривать на эту тему не желал.

Тогда инициативу взял на себя Ронн.

– Чикаго-то кто у нас? – риторически вопросил он. – Гангстер и киллер. И прославился он на этом поприще, оттого что был быстр в действиях и тверд характером. А сейчас что?

– Что? – зачарованно переспросила я, заслушавшись.

– Мямля он и тряпка! – безапелляционно заявил Ронн, и Дилан недовольно зашевелился.

– Ну, это я образно выражаюсь, для доходчивости, – пошел футболист на попятный, опасливо покосившись на друга.

– А чего это он такой? – удивилась я и не отказала себе во вредном удовольствии повторить вслед за качком: – Мямля и тряпка.

Тут я наткнулась на вмиг протрезвевший взгляд стальных глаз и, смущенно хихикнув, добавила:

– Образно выражаясь.

– Ты вот смотри, Регина. – Ронн принялся размахивать у меня перед носом надкусанным бутербродом (мне показалось или кусок колбасы на самом деле был раза в два толще служившего ему ненадежной опорой ломтика хлеба?), и я послушно на него уставилась, тем более что желудок воспринял подобную демонстрацию с живым энтузиазмом.