Я вяло кивнула.

Чудовище моего внутреннего монолога не услыхало, и оттого моими кивками (как и неторопливо-медитативными раскачиваниями) обеспокоилось:

– Регина, ты дорога мне. Очень дорога. Наверное, я теперь не имею права сказать, что…

Старый монстр прервался («На самом интересном месте!» – расстроился внутренний голос, да и я тоже) и неожиданно подытожил:

– Разреши мне помочь тебе.

«Это чтой-то? – заволновался внутренний голос. – Это он нам память подправить предлагает, что ли?!» На всякий случай я слегка от чудовища отодвинулась, стирая офисной строгой юбкой все многочисленные следы ног и пыль со ступеней управления.

– Правда в том, – отчетливо сказал старый монстр, и я подивилась, что он выбрал именно такие слова, словно читая и отвечая на мои мысли, а может, и читая, я теперь ни в чем не была уверена, – что ты нужна мне. Нужна настолько, что я не отступлюсь, что бы ты сейчас ни решила. Я найду тебя везде. Я могу ждать твоего прощения и понимания сколько угодно долго, а могу за секунду полностью стереть наше прошлое, с тем чтобы начать все заново.

Тут он добавил легких (даже легчайших, практически неуловимых, учитывая драматизм ситуации) иронично-соблазнительных ноток:

– У нас будет потрясающая первая встреча, обещаю.

И, помолчав, закончил, предлагая мне сделать выбор:

– Как пожелает моя царица.

И меня опять покоробило. На сей раз не традиционно, а от того, что эти интонации и это обращение никак не вязались у меня с негромким размеренным выговором коллеги-целителя. Просто кощунство какое-то! Чтобы успокоиться, я прибегла к уже испытанному и неплохо себя зарекомендовавшему средству, а именно: поглубже зарылась лицом в цветы.

– Регина, – не дождавшись от меня ответа, осторожно позвало чудовище.

Не могу, не могу я на него смотреть!

– Регина, – вздохнул старый монстр, и из его голоса исчезла игривость, а безысходность, наоборот, появилась, словно он подготовился к поражению, – скажи что-нибудь, пожалуйста.

Я наклонилась ниже, ища поддержки в хрупких благоухающих цветах, в их живительном и пленительном аромате, тонкой нежной структуре лепестков и листвы, занимая по полной программе обоняние и осязание, раз уж глаза у меня до сих пор были зажмурены, а уши сигнализировали о перегрузке.

Что тут скажешь? Я люблю его. И если теперь у меня возникли проблемы с идентификацией и смысловым содержанием прямого дополнения, то ведь подлежащее и сказуемое остались неизменны. Кем бы он ни был, я люблю его. Хотела сбежать, но вот не вышло. Поздняк метаться. Я вздохнула. Как все оказывается просто, если иметь смелость честно в себе разобраться.

Я собралась с духом и, перестав теребить цветы, развернулась к тому, кто сидел рядом и терпеливо, даже смиренно, ожидал моего ответа. На полуночном небе его глаз вспыхивали и, успокаиваясь, гасли последние серебряные звезды. Это было пугающе и так невероятно, завораживающе красиво.

Я хмыкнула, фыркнула, прыснула и наконец, не удержавшись, расхихикалась.

– Регина? – перепугалось чудовище и пытливо вгляделось в мое лицо, что-то там напряженно разыскивая (признаки поехавшей от потрясения крыши, я полагаю).

И я наконец сказала:

– Ты опять переборщил с глазами.