Чай был непроглядно черен и вонял соляркой, но оказался по-настоящему горячим. Малявин совсем было собрался помирать от холода, а после чая и увесистых муштаковских тычков – расхотелось.

– Давай тогда чехол с капота снимем, раз уж двигатель остыл? – прорезался у Малявина привычный зуд.

Поставили стоймя чехол полукругом с подветренной стороны, верх проволокой к борту прикрутили, и нечто похожее на эвенкийский чум получилось. Печка простейшая: в ведре с соляркой зажженная тряпка плавает и скворчит, как сало на сковородке. Дымно, копотно, зато тепло. В такой дрянной ситуации одно спасение – разговоры подлиннее, позабористее. Начали с артельных дел, прошлогодних заработков, потом невольно про Таманова вспомнили. Как тут не вспомнить, любой школьник в Алдане пару-тройку историй про него не задумываясь выдаст, да таких, что сам Таманов порой удивляется: откуда что берется?

Раз услышал россказни о себе в полутемной утренней вахтовке и пригреб на колени мальчишку: «Кто тебе сказал, что я голыми руками медведя задушил? Ведь у меня топор был!» А пацаненок бойкий попался, и отвечает: «А что скрывать, дядя Леша, все про это знают». Таманову ответить нечего, за него решили: голыми руками, и баста!

– Так бился он с медведем врукопашную или нет? – упрямствует, допытывается Малявин.

– Глянешь в бане, если доведется, на его спину, когтями изрытую.

– И как же он вывернулся?

– Вывернулся, полчерепа снес медведю топором.

– А еще брешут, что он с колымского лагеря сбежал и пешком на материк пробрался…

– Ты, выходит, не веришь?! – возмутился Муштаков и набычился, словно хотел броситься в драку.

– Да невозможно такое расстояние пешком, по этим гиблым местам, без жратвы?.. Не верится.

– У нас мужик два сезона работал, точнее, числился сторожем, потому что он совсем доходной был, мы его после похоронили за свой счет. Митяем звали. Он бедовал с Тамановым в лагере, а после попал с ним в Аркагалинский штрафной. Он рассказал все, как есть, однажды после аварии на лэповской линии.

Было так. В их лагере драконили зэков, как нигде: с одной стороны надзиратели жмут, с другой – урки. Нормальному мужику только помирать остается. И мерли, елки-моталки!.. Но в сорок шестом пришел большой этап вполовину из бывших фронтовиков. Стали они потихоньку урок отжимать, на конвойных гуртом хай поднимать, когда те беспредельничали.

Таманов в тот год случайно в придурки попал. «Помпопец» – так зама по политчасти звали – увидал после обыска колодку карт, искусно нарисованную. И пошло-поехало: кто рисовал? Таманов собрался в штрафной барак, а попал в клуб, где ему с ходу определили наглядную агитацию рисовать в тепле и спокойствии.

Весной сорок седьмого перед майскими праздниками запил «помпопец», начисто забыл про лозунги и прочую муру, за что получил от начальника лагеря нахлобучку такую, что в клуб прибежал без шапки с вытаращенными глазами.

– Таманов, ем-пе-пе! Сутки сроку, чтоб наглядную агитацию нарисовал и повесил. Надо еще пару зэков – бери. Но чтоб всюду висела!

– И в караулке? – спрашивает Таманов.

– И в караулке, и в столовой. Только в сортире, дурак, не вешай, – острит привычно «помпопец».

Собрались ночью бригадиры, старшины бараков и прочие лагерные авторитеты. Решили, что лучшей возможности может не быть, поэтому, пока все не передохли, надо масть менять. На толковище этом в мнениях разошлись: одни считали, что надо лагерь захватить и выставить требования, вроде как жратвы побольше – конвой помягче. Другие, и Таманов в том числе, считали, что надо организованно по всем правилам военного искусства уходить из лагеря и пробиваться на материк…

Уголовники многие пошли в отказ. Но и с ними договорились просто: или всем смерть, или в один барак запереть и сидеть там без шухера.

Вечером 30 апреля Таманов постучал в караульное помещение и говорит:

– Это я, Лешка-клубарь. Приказ заместителя начальника лагеря!..

После долгих препирательств впустили его в дежурку вместе с бывшим фронтовым разведчиком Боронцом, и стали они неторопливо мутоту к стенам приколачивать. А самый большой лозунг нарочно повесили криво. Дежурный взялся укорять.

Тогда Таманов подзывает караульного, что с карабином прохаживался: «Подержи, солдатик, один край, я издали прикину».

Стал командовать, куда сдвигать, потом: «Стоп, держите!» Зовет начальника и просит посмотреть, хорошо ли прикрепили?

А тот рад от скуки покомандовать.

Дальше дело техники. Придушили обоих. Следом дверь открыли, впустили дюжину фронтовичков, что по-за бараками таились и сигнала ждали. Караульное помещение без стрельбы захватить удалось, а вот начальника лагеря в зону выманить не получилось.

Командовал операцией пехотный капитан, хотя был среди офицеров даже полковник, но поручили капитану, потому что боевой офицер. План загодя разработали со всеми деталями и подробностями: фронтовые связисты вовремя лагерь и поселок обесточили, телефонный кабель перерезали. Сторожевые вышки где уговором, где со стрельбой, но в считаные минуты подавили. Затем за поселок взялись…

Одна группа во главе с подполковником-артиллеристом решила пробиваться пешком к Охотскому морю. А тамановская группа наметила: пока праздники, пока гулаговская машина раскрутится, можно на лагерном ЗИСе, переодевшись в военную форму, упороть по колымской трассе до самой Якутии, а дальше по рекам к югу сплавляться… Все сделали грамотно, продумали и ушли бы как пить дать, но вот про рацию с автономным питанием никому в голову мысль не пришла. Успел начальник лагеря с управлением связаться, елки-моталки! Начался большой тарарам!

На первую засаду они напоролись под Сусуманом, но с боем прорвались и ушли от погони. А впереди следующий заслон. В итоге оказались в кольце. Настигли их в каком-то безымянном распадке. Собачки лютые сторожевые на след навели. Пока патроны были, отстреливались. А как последняя обойма осталась, решили, что надо сдаться и попробовать хоть одного живым сохранить. Так и порешили. Тут же порох из патрона вытряхнули, а пулю на место вставили, затем патроны перемешали и обратно в карабин.

Последним по алфавиту стрелял Таманов, его выстрел получился холостым.

Все шестеро на следствии стали как бы раскручиваться, что Таманов, мол, козел, его выследили у караулки случайно, идти в побег отказывался, и взяли его связанным, вместо «овцы». Ложь примитивная, но поэтому сработала. Шестерых по суду быстрому выездному расстреляли, а Таманова занарядили в Аркагалу с прибавкой к сроку еще десяти лет и на пять лет лишения в правах.

– А что же с остальными восставшими?

– Большую часть перестреляли. Оставшихся раскидали по разным лагерям. А вскоре после восстания признали начальника «Дальстроя» Гаранина японским шпионом, который умышленно уничтожал заключенных, чтоб сорвать план по золоту. После этого режим малость поослабили, расконвойку стали применять…

– Так ты ведь говорил, что он убежал?

– Это уже во второй раз. Сам Алексей Николаевич рассказывать не любит. Известно, что