и добавил: “Это делает честь вашей стране и всей Италии, матери наук и искусств”. Несколькими месяцами позже, в возрасте тридцати четырех лет, Вольта возглавил кафедру экспериментальной физики в университете, но все еще не достиг того уровня уважения, к которому стремился.

Одна из причин заключалась в том, что два других натурфилософа-экспериментатора несколькими годами ранее уже изобрели нечто, напоминающее электрофор, и трудно поверить, что Вольта никогда о них не слышал. Эти подозрения усиливались еще и тем, что Вольта (всегда остававшийся скорее экспериментатором, чем теоретиком) никогда толком не мог объяснить, как именно этот прибор работает или какие силы им управляют. Когда его об этом спрашивали, он бормотал что-то невнятное о статье, которую писал, но пока он ее писал (чрезвычайно медленно), он понял, что может, в принципе, ее и не публиковать. Важна была не статья, а изобретение, которое уже утвердило его репутацию электрика. Благодаря обширной социальной и профессиональной сети, организованной Вольтой, электрофоры были разосланы ученым, занимающимся электричеством, во многие города – от Лондона до Берлина и Вены. За исключением нескольких неугомонных и язвительных скептиков, большинство электриков не интересовались сутью теории, если она позволила создать инструмент для продвижения науки. Но, хотя кое-кто уже называл Вольту “Ньютоном электричества”, скептики так и не отступали, посмеиваясь над его сомнительной статьей (которую он все же опубликовал, так и не приведя убедительных разъяснений[38]) и потихоньку поддерживая толки о том, что Вольта самовольно присвоил себе первенство в создании нового устройства. Вольта не мог избавиться от этих слухов на протяжении следующих шестнадцати лет, даже когда изобрел конденсатор – инструмент, по-настоящему изменивший науку. Конденсатор позволял обнаруживать электричество, а не производить его. И это был самый чувствительный из когда-либо созданных детекторов такого рода.

Но даже тогда критики с усмешкой называли его изобретателем “электрических забав”[39]. И именно в этот момент в 1791 году обидчивый, уязвленный и слегка раздосадованный Вольта впервые прочел копию статьи из Commentarii.

Поворот кругом

Поначалу рукопись Вольте очень понравилась. Хотя предубеждения против физиологов должны были оттолкнуть электрика, Вольта сам повторил эксперименты Гальвани, и они его убедили. Той весной он с энтузиазмом заявил, что “сменил настрой [в отношении идеи о животном электричестве] с недоверия на приверженность”. Весной 1792 года он быстро написал статью в ответ на трактат Гальвани, представив его работу как “одно из величайших и блестящих открытий, которое должно определить эпоху в развитии физических и медицинских наук”. В заключение Вольта писал, что Гальвани принадлежат “все заслуги и авторство в отношении этого великого и важного открытия”[40].

Но этот его полностью одобрительный настрой длился недолго. В следующей публикации, вышедшей всего через четырнадцать дней после первой, восторги Вольты значительно утихли[41]. Он походя предложил другое объяснение сокращений лягушачьей лапы: он утверждал, что электрический разряд производили металлы, использованные Гальвани, и обвинил того в незнании фундаментальных законов электричества. Вольта понимал, как материалы могут реагировать на отдаленный источник электричества без прямого контакта. Возможно, он осознал, что, если бы Гальвани знал этот закон, то понял бы, что причиной сокращения был материал крючка, а не какое-то внутреннее лягушачье электричество.

Вольта был не единственным, кто сменил в этом отношении жар на холод. Итальянский физик Эусебио Валли прибыл во Французскую академию наук для демонстрации эксперимента Гальвани[42]. Он одним из первых опубликовал статью в поддержку идеи животного электричества, в которой писал, что “открытие Гальвани не давало ему спать несколько ночей”. После демонстрации в академии были проведены повторные эксперименты, что было обычной практикой для проверки потенциально полезных или сомнительных исследований[43]. В комиссию вошли несколько известных научных авторитетов, среди которых был и французский физик Шарль Кулон, который позднее описал электростатические силы притяжения и отталкивания и именем которого теперь названа стандартная международная единица изменения электрического заряда. Однако ожидаемых подтверждений не последовало. Историк науки Кристин Блондель указывает на “неопределенность теоретических интерпретаций”, которые Гальвани дал своим экспериментам: иными словами, комиссия сочла, что Гальвани попросту представил старые суеверия в виде новой науки[44]. В любом случае отчет затерялся, и академия уклонилась от ответа.

У Вольты таких сомнений не было; он многократно повторил эксперимент и начал подозревать, что Гальвани совершенно неверно истолковал собственные результаты. Проблема заключалась в следующем: когда Вольта повторял эксперимент, мышцы лягушки сокращались не всегда. Иногда сокращались, а иногда нет, и Вольте показалось, что он понял, в чем дело. Когда он соединял части лягушки проволокой, сделанной из двух разных металлов (например, из олова и серебра), лапы действительно стабильно дергались. Но если он использовал проволоку из одного металла, лапы дергались или оставались в покое с одинаковой вероятностью. Исходя из этих наблюдений, Вольта начал подозревать, что Гальвани истолковал результат своего эксперимента с точностью до наоборот: возможно, электричество возникало не из какого-то биологического источника внутри лягушки, а поступало в ее тело откуда-то извне. Может быть, электричество каким-то образом создавал металл самой проволоки?

Вольта по-прежнему был удручен тем, что его электрофор, хотя и обеспечил ему профессорскую позицию, не вызвал бурного одобрения со стороны философов. Поэтому он продолжал поиски общей теории электричества, желая укрепить репутацию блестящего теоретика, и подозревал, что нашел ответ в противоречивых данных Гальвани. Через шесть месяцев после публикации трактата Гальвани Вольта опубликовал альтернативное объяснение мышечных сокращений. Для начала он яростно напал на теорию Гальвани: “Приравнивание животного духа к электрической жидкости, протекающей по нервам, представляет собой одно из тех “правдоподобных и привлекательных” объяснений, которые необходимо устранить при наличии противоречащих экспериментов”[45]. По его мнению, сокращение мышц на деле свидетельствовало о силе “несходства металлов” в проволоке, вставленной в тело лягушки. Вообще говоря, если бы причина дрожания лягушачьей лапы заключалась просто в неуравновешенности животного электричества, состав проволоки, соединявшей конечности лягушки, не должен был бы оказывать никакого влияния на результат. Но эксперименты самого Вольты показывали обратное. Чтобы мышца точно дернулась, требовалась проволока, сделанная “из двух металлов разного типа или различающихся по каким-то иным свойствам, таким как твердость, гладкость, блеск и т. д.”, – писал он.

Вольта выдвинул гипотезу о том, что контакт между любыми двумя разными металлами автоматически создает электричество. Он утверждал, что “металлы следует считать не просто обычными проводниками, но истинными моторами электричества, поскольку они производят его при любом контакте”[46]. Чем больше Вольта верил в это объяснение, тем более жесткими становились его формулировки. “Очевидно, нет причин предполагать, что здесь речь идет о природном органическом электричестве”, – писал он в