Блисс не в первый раз пожалела, что мачеха никак несоглашается, чтобы она возвращалась домой на такси или просто пешком, как всепрочие ребята в Дачезне. «Роллс-ройс», костюм «Джуси кутюр», бриллиант водиннадцать каратов — все это было так по-техасски! Блисс хватило двух месяцев,проведенных в Манхэттене, чтобы разобраться в идее не мозолящего глазабогатства. В их классе ребята из самых богатых семей носили «Олд нэви» иполучали лишь строго оговоренные суммы на карманные расходы. Если имтребовалась машина, родители покупали элегантный, но неброский черный городскойавтомобиль. Даже Мими пользовалась такси. На крикливое хвастовство общественнымположением и богатством смотрели свысока. Конечно, те же самые ребята носилиджинсы с декоративными пятнами и дырами и свитера, выглядящие так, словно ихуже не раз перевязывали, но покупали они их в бутиках, и цены былипятизначными. Выглядеть бедным — это нормально, а вот быть бедным — совершеннонепростительно.

Сперва все в школе принимали Блисс за ученицу-стипендиатку,с ее сумкой «Шанель», выглядящей как подделка, и с чересчур блестящими туфлями.Но вскоре регулярное появление у ворот «роллс-ройса» положило этим слухамконец. Да, Ллевеллины таки были при деньгах, но вели себя вульгарно, нелепо,смехотворно, что почти столь же плохо, как не иметь денег вовсе. Почти, но несовсем.

— Милочка! — взволнованно воскликнула Боби Энн. Ееголос разнесся на весь квартал. — Я так беспокоилась!

Она обняла дочь и падчерицу и прижалась к ним напудреннымищеками. От нее пахло словно от застарелых духов — сладковато и чем-то похоже назапах мела. Родная мать Блисс умерла родами, и отец никогда о ней не говорил.Блисс совсем не помнила мать. Когда ей исполнилось три года, отец женился наБоби Энн, и вскоре у них появилась Джордан.

— Боби Энн, перестаньте, — недовольно произнеслаБлисс. — С нами ничего случилось. Никто нас не убил.

«Убил». С чего вдруг она так сказала? Ведь Эгги умерла врезультате несчастного случая. От передозировки наркотика. Но слово слетело сее губ легко и непринужденно, как будто так и следовало. Почему?

— Милочка, мне хотелось бы, чтобы ты звала меня «мама».Я знаю, знаю, я уже все слыхала. Бедная девочка Карондоле. Ее мать, бедняжка, вшоке. Ну, идем же, идем.

Блисс села в машину следом за сестрой. Джордан, как обычно,держалась стоически, перенося наигранные хлопоты матери с напускнымравнодушием. Они с сестрой были совершенно не схожи. Блисс была высокой, тонкойи гибкой, а Джордан — приземистой и коренастой. Блисс была потрясающе красива,а Джордан — невзрачна. Боби Энн никогда не упускала случая привлечь к этомувнимание. «Разные, как лебедь и буйвол», — сокрушалась она. Боби Эннпостоянно пыталась посадить Джордан на какую-нибудь диету и укоряла заотсутствие интереса к моде и уходу за собой и одновременно с этим превозносилавнешность Блисс, что злило ту еще сильнее.

— Все, девочки, теперь вы никуда не будете выходить безсопровождения. Особенно ты, Блисс. Хватит шататься где попало с Мими Форс.Чтобы к девяти вечера ты теперь была дома, — велела Боби Энн, нервно грызяноготь.

Блисс закатила глаза. Это что же, ей теперь устраиваюткомендантский час только из-за того, что кто-то умер в ночном клубе? С какихэто пор мачеху волнуют подобные вещи? Блисс посещала вечеринки еще с седьмогокласса средней школы. Там она впервые попробовала алкоголь, а в этом году наярмарке напилась в дымину. Старшей сестре одной ее подруги пришлось пойти и забратьее, когда она проблевалась и отрубилась в стогу сена за «чертовым колесом».

— Твой отец настаивает! — встревожено произнеслаБоби Энн. — Ты же не будешь добавлять мне хлопот?

«Роллс-ройс» двинулся прочь от ворот школы, проехал квартал,развернулся и остановился у входа в дом, где жили Ллевеллины.

Пассажиры вылезли из машины и вошли в великолепное здание.«Антетум» был одним из самых старых и престижных адресов в городе.

Ллевеллины жили в трехэтажном пентхаусе на верхнем этаже.Боби Энн наняла нескольких дизайнеров для отделки своего жилья и даже дала емунапыщенное имя, «Пентхаус des Reves» — «Пентхаус грез» — хотя ее познаний вофранцузском хватало лишь на чтение этикеток на одежде. Обставили его пестро икрикливо, не считаясь с расходами, от больших напольных позолоченныхканделябров в столовой и до отделанных бриллиантами мыльниц в ванной.

Там была гостиная «Версаче», забитая вещами покойногодизайнера, которые Боби Энн нагребла на аукционе, заполненная под завязкузеркалами в рамах в виде солнечных лучей, позолоченными китайскими комодиками ипомпезными итальянскими изваяниями обнаженных фигур. Другая комната называлась«Бали», с большими, во всю стену, шкафами из красного дерева, грубымидеревянными скамьями и птичьими клетками из бамбука. Все до единой вещи былиподлинными, чрезвычайно редкими и дорогими, привезенными из Южной Азии, ноиз-за чрезмерного их количества общее впечатление создавалось такое, словновдруг очутился на первом дне распродажи в «Пьер 1 импорт». Имелась в пентхауседаже комната «Золушка», сделанная по образцу экспозиции в «Дисней уорлде» — сманекеном, увенчанным диадемой и в бальном платье, шлейф которого поддерживалидве стеклопластиковые птицы, прикрепленные к потолку.

Блисс полагала, что этому жилищу куда больше подошло бы название«Пентхаус фигни».

В тот день ее мачеха была особенно возбуждена. Блисс никогдаеще не видела, чтобы она так нервничала. Боби Энн даже не передернуло, когдаБлисс оставила цепочку грязных следов на безукоризненно чистом полу.

— Да, пока я не забыла — это пришло тебе сегодня.

Мачеха вручила Блисс большущий белый конверт. Весил онизрядно, словно извещение о свадьбе. Блисс вскрыла пакет и обнаружила внутриплотную тисненую открытку. Это было приглашение вступить в нью-йоркский Комитетбанка крови — одну из старейших благотворительных организаций Нью-Йорка и однуиз самых престижных. В качестве младших членов туда приглашали лишь отпрысковсамых выдающихся семейств. В Дачезне его называли просто — Комитет. Все, ктохоть чего-то стоил в школе, были его членами. Если ты состоял в Комитете, этоподнимало твой статус до стратосферы, простые смертные могли лишь стремитьсятуда, но достичь таких высот — никогда.

В Комитете состояли капитаны всех школьных команд, равно каки редакторы газеты и ежегодника, но это не было почетное общество, посколькутуда входили и дети богатых семейств — наподобие Мими Форс, которая в школе незанималась никакой общественной деятельностью, но родители ее были людьмивлиятельными. Это была снобистская и до предела замкнутая организация, кудадопускались только ученики самых престижных частных школ. Комитет даже никогдане публиковал полный список своих членов — человек снаружи мог только гадать,кто же удостоен чести войти в него, и основывать свои догадки лишь на косвенныхуликах вроде комитетского кольца, золотой змеи, обвивающейся вокруг креста.

У Блисс сложилось впечатление, что новых членов принимаютлишь по весне, но открытка гласила, что первая встреча состоится в следующийпонедельник, в Дачезне, в зале Джефферсона.