— Это Корделия ван Ален, — угрюмо произнес ЧарльзФорс. — Корделия — это те самые двойняшки. Бенджамин и Маделин.

— Рад с вами познакомиться, — вежливо произнесДжек.

— И я, — буркнула Мими.

Корделия любезно кивнула. Она снова повернулась к Чарльзу ияростно прошептала:

— Вы обязаны поднять тревогу! Мы должны быть бдительны!Время еще есть. Мы еще можем остановить их, если только вы найдете в себе силыпростить. Габриэлла…

— Не говорите мне о Габриэлле! — оборвал ееЧарльз. — Никогда! Я не желаю больше слышать ее имя. В особенности от вас.

Мими стало любопытно: кто такая Габриэлла? Почему отец такразволновался, услышав это имя? При виде того, как он отреагировал на словаэтой старухи, Мими ощутила прилив гнева и раздражения.

Взгляд Корделии смягчился.

— Прошло пятнадцать лет, — произнесла она. —Неужели этого недостаточно?

— Рад был повидаться с вами, Корделия. Всегохорошего, — отрезал Чарльз.

Старая женщина нахмурилась и зашагала прочь, не сказав болеени слова.

Мими заметила, что Шайлер ван Ален двинулась за ней,оглянувшись с дурацким выражением лица, как будто стеснялась действий своейбабушки. Еще бы ей не стесняться!

— Па, это кто такая? — поинтересовалась Мими,заметив, что отец нервничает.

— Корделия ван Ален, — тяжело отозвался Чарльз иничего более не добавил.

Как будто сказанное само по себе все объясняло.

— Надеть на похороны белое — это надо ж! —фыркнула Мими, презрительно скривившись.

— Черное — это цвет ночи, — пробормоталЧарльз. — Белое — вот истинный цвет смерти.

Он бросил на свой черный костюм взгляд, исполненный тревоги.

— Чего-чего? Па, о чем ты?

Но Чарльз лишь покачал головой, погрузившись в свои мысли.

Мими заметила, что Джек помчался за Шайлер и эта парочкапринялась о чем-то оживленно перешептываться. Мими понятия не имела, что этаШайлер о себе воображает, и ей было наплевать, даже если окажется, что та, вконце концов, представляет-таки интерес для Комитета. Но ей не нравилось, какДжек смотрит на Шайлер. Он никогда ни на кого так не смотрел — кроме нее самой,Мими.

И Мими желала и впредь оставаться единственной.

Блисс поняла, что не может этого вытерпеть. Заупокойнаяслужба продолжалась, но она решила, что ей необходимо уйти. У нее просто сдалинервы. До сих пор ей пришлось присутствовать лишь на одних похоронах — послекончины двоюродной бабушки, но там никто особо не печалился. Блисс готова былапоклясться, что слыхала, как родители во время прощальной церемониипереговаривались: «Пора уже». И в ответ: «Да, давно уже пора». Бабушка Гертрудадожила до ста десяти лет и прославилась после того, как о ней сняли сюжет дляпрограммы «Сегодня», и когда Блисс навещала ее на ранчо за день до кончины,старая перечница была бодрой, как всегда.

— Пора мне уходить, милочка, — сказала она тогдаБлисс. — Я это знаю. Но мы с тобой еще встретимся.

Эгги, по крайней мере, не хоронили в открытом гробу, ноБлисс по-прежнему начинало подташнивать, стоило лишь подумать о лежащем в неммертвом теле, всего в каких-то нескольких футах от нее. Вскоре после приходаБлисс удалось-таки выбраться оттуда, где она сидела с мачехой — та все равнобыла очень занята: пыталась обменяться приветствиями со всеми прочимиприсутствующими мамашами учеников.

Блисс украдкой пробралась к выходу. По дороге онаперехватила взгляд Мими. Подруга выразительно приподняла бровь, и Блисспрошептала одними губами: «Уборная», чувствуя себя как-то по-глупому из-затого, что пришлось так сделать.

«Да что она повадилась за мной следить?» — возмутилась вглубине души Блисс по пути к выходу. Цепляется хуже мачехи! Это раздражало.Блисс осторожно выскользнула через заднюю дверь — и тут же налетела на другогожелающего удрать незаметно.

Дилан был в облегающем черном костюме, белой рубашке и узкомчерном галстуке и выглядел примерно как музыкант из группы «Строукс». Онулыбнулся девушке.

— Куда-то торопишься?

— Э-э… да нет, просто жарко там, — запинаясь,пробормотала Блисс.

Дилан кивнул, раздумывая над ее словами. Они, по сути, неразговаривали с вечера пятницы, с той беседы в переулке между двумя ночнымиклубами. Блисс намеревалась отыскать Дилана, просто чтобы извиниться за то, чтопроигнорировала его вчера. Вообще-то на самом деле ей особо не за что былоизвиняться. В конце концов, не то чтобы они с Диланом были друзьями, простопроговорили вечер. Ничего особенного.

Только на самом деле разговор был очень даже особенный. Втот вечер Дилан рассказал ей про свою семью и про то, как ненавиделшколу-интернат в Коннектикуте. А Блисс рассказала ему про Хьюстон и как онаездила в школу на дедушкином «кадиллаке» с открытым верхом и все над нейпосмеивались. Конечно, эта машина была совсем как лодка, скрыльями-стабилизаторами. А еще Блисс призналась, что чувствует себя в Дачезнене в своей тарелке и что ей вообще не нравится Мими.

Редкостным облегчением было пооткровенничать с ним, впрочем,Блисс пожалела об этом, едва дойдя до дома, она боялась, что Дилан как-нибудьизыщет способ поделится с Мими ее секретами, хотя Блисс и знала, что этоневозможно. Мими принадлежала к сливкам местного общества. Дилан же обреталсяза пределами круга избранных, вместе со всякими неудачниками. Этим двоим простонегде было встретиться. Если бы Дилан попробовал приблизиться к Мими, она быего убила взглядом прежде, чем он успел бы открыть рот.

— Может, смоемся? — поинтересовался Дилан, выжидательновздернув брови.

Смыться с похорон. А не плохая идея! Всем ученикамполагалось присутствовать на заупокойной службе — таково было строгоераспоряжение. Блисс вообще в жизни прогуляла один-единственный урок —физкультуру, как-то раз, когда они с друзьями решили пойти в кино посмотретьновый ужастик. Клевый был день: фильм оказался еще хуже, чем можно былоподумать, и они потихоньку вернулись в школу, их так и не засекли.

На самом деле в Дачезне разрешалось прогулять уроки дважды всеместр: это было частью так называемой гибкой программы обучения. Школапонимала, что иногда стресс оказывается слишком велик и что ученикам время отвремени необходимо прогуливать. Просто поразительно: школьные правилаумудрились включить в себя даже мятеж, аккуратно увязав его с общей жесткостьюи логичностью.

Но, насколько было известно Блисс, прогуливать похороны неразрешалось никому. Это сочтут уже серьезным нарушением. Особенно с учетомтого, что ее, Блисс, считают одной из лучших подруг Эгги, поскольку онитусовались в одной компании.

— Пойдем, — решительно сказал Дилан и взял ее заруку.