во рту, и она плюнула на нищего, мимо которого проходила. Тот смотрел на нее с молчаливой болью.

На постоялый двор она вернулась, ни на йоту не улучшив настроения.

Лебендих Штелен нашла свернувшейся калачиком на единственной кровати. Из-под одеяла торчала одна из мускулистых ног. Мечница тихо похрапывала. Штелен забилась в угол и села, прислонившись спиной к стене.

Она сидела молча, прислушиваясь, как скрипят старые полы под ногами остальных обитателей постоялого двора. Ее рука потянулась к карману с фигурками.

– Я на них даже не взгляну, – сказала она. – Мне плевать.

И вытащила из кармана фигурки Бедекта, Вихтиха и себя.

Так, ладно. Она не будет смотреть на статуэтку, изображающую ее саму.

Вихтих выглядел почти точно так же, как и в прошлый раз. Неуверенность хлестала из его глаз. Фигурка была покрыта шрамами – Штелен не могла поверить, что настоящий Вихтих оказался обладателем таких вот шрамов. Кем он будет без своей красоты?

«Просто говнюком».

С фигуркой Бедекта произошли изменения. Рот был открыт, словно Бедект кричал. Его глаза были глазами гайстескранкена, достигшего Вершины, в тот момент, когда он видит долгий путь вниз, к гибели. В любом случае он выглядел еще более избитым и покрытым шрамами, чем всегда. Неужели он уже и своего брюха лишился? Статуэтка была слишком маленькой, чтобы можно сказать это точно.

– Что-то тебя перемалывает, – прошептала Штелен деревянному Бедекту. Она зарычала, смахнула слезы и яростно уставилась на фигурку, стиснув ее так, что руке стало больно.

Но это было невозможно. Вихтих, не уверенный в себе? Бедект, потерявший свой хваленый здравый смысл? Изменения в статуэтках должны быть ложью. Это обман, какой-то трюк Моргена. Знал ли он, что она их украдет? Неужели она настолько предсказуема и попала в хитроумную ловушку, как самый тупой мечник?

Она отложила в сторону статуэтки Вихтиха и Бедекта и сосредоточила внимание на резной Штелен. Вот она – точная копия ее самой. Ненависть и уродство, страх и отчаяние. Отвращение к миру было ясно написано в каждой черте перекошенного лица. Как вообще может существовать нечто настолько уродливое и отвратительное? И как только Бедект провел рядом с ней все эти годы? Он должен был убить ее, избавить мир от его самой гнусной ошибки.

Ей захотелось изрезать игрушку. Отсечь от нее ненависть и уродство. Она хотела резать, и резать, и удалять все плохое в своей жизни, пока то, что останется от фигурки, не станет красивым и счастливым.

Вихтих, с его длинными пальцами художника, идеально бы с этим справился. Она представила себе, что нос у нее не такой узкий, а подбородок – не такой острый. Желтые осколки, полные ярости, она мысленно заменила на мягкие темные глаза. Зубы – белые и прямые.

«Он мог бы вырезать это и сделать меня красивой».

Штелен до крови прикусила внутреннюю сторону щеки. Вытащила нож с узким лезвием, держа его почти за кончик, и осмотрела фигурку, размышляя, что срезать с нее в первую очередь. В изображении все было не так. Она ненавидела каждый изгиб дерева, каждый край фигурки. Сглотнув, она поняла, что в статуэтке нет ни единой черты, которую она хотела бы оставить.

Она хотела ее сжечь.

Она хотела изрезать ее в щепки.

Проверив лезвие и протерев его от отпечатков и подтеков, Штелен убрала нож на место. Она любила этот нож. Она любила все свои ножи. Ножи никогда не лгали.

Штелен глянула на Лебендих и убедилась, что та все еще спит. Штелен поняла, что ей нужно делать. Она не могла доверить себе эти статуэтки. Ни одну из них.

«А ей ты доверяешь?»

Штелен подползла к сумке Лебендих. По сравнению с клептиком пауки были неуклюжими и шумными тварями. Она завернула игрушки в кусок ткани и спрятала их на самом дне сумки. Затем вернулась в свой угол, уселась там и принялась ждать, когда Лебендих проснется.

Так странно было что-то давать кому-то, а не брать. Никогда и никому Штелен не давала ничего, кроме смерти и боли. У нее было такое чувство, что это Лебендих что-то ей дала, а не наоборот.

Проснувшись, Лебендих села. Простыни свалились с нее, обнажив до пояса. Мечница потянулась, скручивая и поворачивая плечи, чтобы размять их после сна. Увидев Штелен, сидящую в углу в окружении разных вещей, которые она наворовала в течение предыдущего дня, она приподняла бровь и ничего не сказала. Лебендих умела как-то превратить мелкое воровство, которым Штелен занималась в отчаянной надежде быть, наконец, наказанной, если не в разумное действие, то, по крайней мере, в не то чтобы совсем безумное.

Штелен осмотрела мечницу.

«Она выглядит лучше».

Может быть, сейчас Лебендих и не была в своей лучшей форме, но, по крайней мере, она больше не выглядела такой измученной, будто вот-вот потеряет сознание.

Лебендих заплела косы, поднялась и оделась такими же привычными изящными и экономными движениями, как и всегда. Проверив, легко ли выходят мечи из ножен, она обратилась к Штелен.

– Я убью его, – сказала Лебендих.

Штелен медленно кивнула в знак согласия.

– Ты хочешь стать Величайшей.

– Да мне теперь наплевать на это.

Штелен хотела верить большой женщине. Ей хотелось верить, что Лебендих убьет Вихтиха исключительно из расположения к ней, Штелен. Она хотела в это верить, но ничто из того, что она знала о мечниках, не наводило на подобные мысли. И она помнила фигурку, копию себя самой, во всех мельчайших подробностях.

«Полюбить меня невозможно. Никто не сможет».

Глава тридцать пятая

С момента падения Меншхайт Лецте Империум города-государства непрерывно воевали друг с другом. И вас не должны обманывать длительные годы затишья, которые случались время от времени. Борьба идет постоянно, в спокойные времена – руками наемных убийц и шпионов. Есть только одно исключение: Гельдангелегенхайтен не воевал ни разу. Никто никогда не пытался захватить его, и сам Гельдангелегенхайтен ни разу не нападал ни на кого из своих соседей. И в то же время этот город-государство поддержал деньгами каждую войну, что случилась с момента падения Империума. А точнее – Гельдангелегенхайтен финансировал обе стороны в каждой из этих войн.

Гешихтс Ведреер, историк и философ

На то, чтобы довести готлосскую заставу до той степени чистоты, которая удовлетворила Моргена, пятнадцати тысячам мужчин и женщин пришлось трудиться не покладая рук почти весь день. Почему чистотой и совершенством одержимы столь немногие гайстескранкены? Если бы среди безумцев в рядах армии Моргена таких гайстескранкенов было бы больше, работа была