Я не даю тебе здешнего адреса, т. к. не знаю, долго ли я тут буду.

Мама перешлет. Помолись за меня! Помолись! Помолись! Умоляю тебя! «Если двое соберутся во Имя Его и попросят чего, то Он посреди их, и исполнит о чем просят»256.

Но завтра я услышу, будет ли нужна операция!.. Завтра, Ваня!

О, почувствуй, и помолись завтра!

Помолись! Помолись! Если не нужна операция, то он срежет полип изнутри, или прижжет. Не знаю. Я никакой боли не боюсь. Я на все готова, — только бы не было операции!..

Помолись — почувствуй _з_а_в_т_р_а!

О, Ваня!

Ну, всего тебе доброго, Ванечка, и, главное: будь _з_д_о_р_о_в!

Все остальное — не важно! Будь здоров! Я верю, что смогу тебе написать скоро и радостнее!

Верь и ты, мой дорогой друг!

Верь для меня, Ваня! Молись, молись, Ваня, молись, прошу!

Целую тебя и крещу.

Твоя Оля

Перечитала и страшусь, что огорчишься ты, мой родной… Больно мне, но что же делать.

Ванечка, не огорчайся слишком!

Одно хорошо, что сама по себе почка здорова. Могло бы хуже быть. Опухоли нет. Полип-то, кажется, не опасно. Ванечка, помолись!

Мама обещала по возможности тебе тоже писать.

124

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

27. III.42

Христос Воскресе!

Мой милый, родной мой Ванечка!

Страшно мне писать это «Христос Воскресе» теперь, лежа, не чувствуя еще Пасхи, но уже пора писать!

Я обнимаю тебя и целую крепко и свято три раза, а потом… еще… и не три, сверх трех!

Я послала тебе отчаяние свое недавно, мне так мучительно это… У меня существенного ничего нового нет. Вся — неизвестность. Вчера, наконец, должен был быть снимок (решающий). И, вообрази, — утром… опять кровь! Я в отчаянии была, т. к. уже правда никакой к тому причины. М. б. только зверская чистка кишок? Сестры уверяют, что нет. Вчера же утром меня повезли к доктору на цистокопию. Перед вставлением цистоскопа оказалось, что содержимое пузыря без крови уже. Долго, тщательно… и… больно рассматривал и «знаменитость», и еще один его коллега. Наконец приклеили к ноге катетер, оставив его в почке, а меня повезли в кровать. Ни есть, ни пить не давали. Из почки стекало все в баночку через катетер… светлая жидкость с очень малым количеством крови, микроскопически[149] незаметным. Но когда все же надо было опростать (перед рентгеном) весь пузырь, то оказалось, что он опять с бурой кровью. Откуда она? Текла и помимо катетера из ранки где-то ниже? Или правая почка тоже больна?? И так я лежала с катетером, мучилась болями и резью. В 4 ч. чистили опять кишки. Кошмар какой-то был! И [в] 1/2 5-го повезли на рентген. Ровно час пытали меня там. Ужас! Каким-то необыкновенным способом делали снимки. Фракционированно как-то. Вытаскивал чуть-чуть катетер, впрыскивал «Kontrastmittel»[150] и снимал. Кажется, 15 снимков. Причем всякое вытаскивание катетера и впрыскивание непосредственно в почку было очень болезненно. Я лежала в рентгеновском кабинете, обыкновенной температуры комнате на деревянной скамье совсем раздетая, без ничего. Только на плечах была кофточка. От боли, усталости, жажды, пере-переутомленности, я не чувствовала холода. Но когда вынули наконец катетер, положили на носилки и вкатили меня полуживую, с резью в пузыре и ломотой в почке и во всей левой половине живота, то у меня не попадал зуб на зуб. Сестра моя — ангел. Вся постель была нагрета, но я уж ничего не чувствовала, и когда просила воды, то выходило: «ge-ge-ge-eeft U-u-u m-m-m-ij w-w-wa-ter» — «geeft U mij water»[151]. Долго-долго ломило все. К ночи стало лучше. А ночью… ад был. Над самой крышей стрельба257, но какая! Мимо окон летали снаряды, все рвалось, трещало, бухало. Больные плачут, кто молится! Летали очень низко. Все сестры собрались на всякий случай, директриса тоже. Обошлось. И остальную часть ночи я хорошо спала. Утром в 9 ч. еще была кровь, но немного и бурая. С тех пор больше еще не знаю. Диеты у меня никакой. С трепетом я ждала прихода доктора, т. к. сегодня он должен был мне все сказать. Но слышу, что его нет в Амстердаме. Уехал. И я ничего не знаю. Очевидно, рассчитывает меня продержать в клинике, иначе отпустил бы домой. Ждала его ассистента, но и того не было. Вчера, во время исследования, я его спросила, что он видит. Он, очень скупой на слова, сказал: «Вы же знаете, что исследования не окончены, что диагноз я смогу поставить только после рентгена. Ничего не скажу». Я вздохнула и сказала: «я знала, что Вы не любите говорить, но… значит и не утешите меня…» На это он перебил горячо: «о, нет, это я могу сделать, т. к. сегодня гораздо меньше похоже на операцию, чем в 1-ый раз». А в 1-ый раз он тоже обещал не оперировать. С голландского перевести на немецкий так: «es sieht jetzt viel weniger nach einer Opération aus, als bei dem ersten Mal»[152]. Вчера же спросил имя и адрес моего врача в Схалквейке. М. б. ему сказал что-нибудь. Рентгенолог вчера сказал, что «страшного ничего не нашел». Поскольку я могла вчера заметить, — особое внимание он уделял последним снимкам, т. е. самым внешним местам почки, м. б. даже мочеточнику. Не знаю, что будет. Прости, Ванечек, что такое непасхальное пишу письмо. Но я знаю, как ты волнуешься и как хочешь все знать. И потому, преодолев даже и смущение, пишу тебе подробно так. Попаду ли я домой на Пасху???? Ничего не знаю. Зажгу ли твою алую свечу?

Но тебе, мой друг, желаю сердцем, чтобы радостно и светло пришлось встретить тебе Святой День!

2 ч. дня Сию секунду прервала. Пришла сестра, заставила меня… постараться… узнали, что… опять кровь. Не яркая, немного, но есть. Сижу высоко в подушках. И… вдруг дает сестра экспресс от мамы… твое там! Твое от 19–20.III258. Ты пишешь там, что писал и 17-го259 и 18-го. И что послал яичко мне. На Сережу? Я ничего не получила после от 12-го260 и открытки 11-го, до этого последнего от 19/20-го.

Неужели пропало? Я в шубе тебя получила 2 раза! Спасибо!! Ах, я конечно написала бы тебе давно об образе, но ты пойми, что я не хотела _э_т_о_г_о_ касаться вскользь, — хотела тебе дать сразу художественно-красиво. А вот теперь больна. Мне трудно писать. Я скоро устаю. Я все это время (с 18-го и до сегодня)