этого не было! М. б. ни-как-кого камешка нет, а кровка показывалась от раздражения…? Нужна диета, режим подходящий… — не пила ли чего-нибудь острого, или — не преобладало ли в пище мясное? или — пряное слишком? Ольгуна, ты же многое знаешь в медицине, проверь, справься. Я _у_в_е_р_е_н, что никаких камней у тебя в почке нет, и _н_и_ч_е_г_о_ нет. Помни: кровоизлияние, состояние кровеносных сосудов о-чень зависят от душевного состояния! И я упрекаю горько себя, что вызывал в тебе неосторожными письмами, упреками, своею душевной нескладностью острые огорчения и возмущения. Ты до того предельно чутка, — ты же исключительна! — как самый тончайше-чуткий _ж_и_в_о_й_ инструмент предельной точности… что с тобой говорить, тебе писать… надо с великой нежностью-чуткостью… о, как надо тебя беречь, как надо тебя лелеять! — о, милая, ненаглядка! Пойми же, Оля… — с _т_а_к_о_й_ душевной организацией, с такой неизъяснимой чуткостью, при твоем богатстве души, ты можешь быть только _о_г_р_о_м_н_е_й_ш_и_м_ художником! Я _в_и_ж_у, я _з_н_а_ю_ это. И твоя истинная дорога, твой «воздух», твоя стихия — только искусство! Оля, помни мое слово, я как перед Господом говорю: ты дана жизни Господом — только для сего. И великим грехом твоим будет — грех отказа «от себя». Помни! Всегда помни. Тебе будут великие радости, ты их узнаешь, — радости твоего творчества. Таких чутких — нет вообще, это исключительно-редкое явление, может быть раз в веках. Поверь же мне. И ты поймешь, почему я так счастлив, тебя узнав. Пой же, птичка чудесная, пой, во имя Господа! Есть у тебя, что, чем и как _п_е_т_ь. Ты удивительно многогранная. Исключительно _у_м_н_а. И страшно огромно твое _с_е_р_д_ц_е. Не смущайся, не страшись: ты будешь творить, ибо тебе _н_е_л_ь_з_я_ не творить. И не сомневайся в своих силах, _н_е_ _р_о_б_е_й!!! преодолей смущенье. Иначе у тебя никогда не будет _ж_и_з_н_и. Господи, хотя бы один раз только тебя увидеть! Олюша, как бы мы говорили друг другу, как бы чутко понимали друг друга с единого взгляда, слова..!

Гуленька, близится Светлый День. И так захотелось мне послать тебе светлый пасхальный привет мой! Может быть, не сочтут это гг. цензоры проступком против установленных правил переписки, это же «Ostern — Bewillkommnungsgruss»!![145], разрешат этому освященному на Гробе Господнем пасхальному красному яичку докатиться до тебя, до твоих светлых глаз, до чистого сердца твоего! Христос Воскресе, дорогая Оля! Заочно с тобой ликуюсь, моя далекая, — и всею силою веры и чувств моих молю у Воскресшего — и всегда да Воскресающего в сердце нашем! — полного укрепления сил твоих, душевной свежести, светлой воли к труду творческому. Когда грустно станет тебе, взгляни на это радостное яичко, на этот светлый знак нашего будущего Воскресения, подумай, с каким лучезарным чувством послал я тебе этот пасхальный поцелуй-привет, — и пропадет грусть, сменится светом в сердце, — пасхальным Светом. Это яичко всегда хранилось у меня в Евангелии, с самого дня прибытия в письме из Св. Града. Когда открывал Евангелие — долго смотрел на подвешенное к травке пасхальное яичко, вглядывался в травки сухие, — в этих потомков тех далеких травинок, что _ж_и_л_и_ тогда, в Страстные Дни чудес, Слов, страданий и — _В_о_с_к_р_е_с_е_н_и_я_ Христова. И как мечталось быть _т_а_м, почувствовать то, _с_в_я_т_о_е, что, кажется, так и осталось доселе на каменистой земле, в древних маслинах, в смоковницах, в злаках и лилиях полевых, в этом обилии ярких маков, в волчцах и терниях… — в солоноватом и горьковатом воздухе предгорий! Живет эта мечта во мне с юных лет. И всегда пробуждалась вёснами, манила в святые дали. Может быть с раннего детства, рожденная рассказами простых людей с нашего двора, — да, старая русская женщина, крестьянка наша… ходила в Иерусалим… — и как же _т_о_ж_е_ мечтал мой Горкин «грехи свои донести до Святой Горы»252, сложить у подножия Креста! Родная, чувствуешь, какая же светлая душа русская..! — и _ч_т_о_ ее наполняет!? И — верю, хочу верить! — _е_с_т_ь_ она, светлая, и поныне, уцелела среди всей грязи и крови, какими заливали ее насильники. Вот этой-то душою, ее _с_в_е_т_о_м_ — верой, и жило-питалось творчество мое. Из русской Души родилось, живилось ею… — и останется неизменным до конца. Обманывался ли я? Не думаю. А если порой и так, то… разве в темные времена сугубых испытаний откажешься от освещающей темный путь мечты? «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»253.

Голубка, как хочу я, как желаю тебе, чтобы Светлый День был для тебя светел воистину, чтобы ты была хоть немного счастлива, покойна, радостна надежной, что свидимся и скажем сердцем сердцу, как мы родны и близки, как мы чисто и свято друг друга любим, ценим, храним и укрепляем! Будем же чувствовать в сердцах наших Христа Воскресшего, дарующего нам жизнь во Свете — в Его Свете. И будем радостно, _в_м_е_с_т_е, восклицать — «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…» Ну, Христос Воскресе, Олёк… И — «Воистину Воскресе», дорогая!

Твой Ваня

[На полях: ] Ах, милая… знаешь ли мой очерк (из будущего тома «Лета Господня») «Вербное воскресенье»? Он удался. И еще — «Крестный ход»? и еще: «Говенье»?

Ты мне не ответила о шелковых чулках.

Как ты хороша у микроскопа! Как _п_р_о_с_т_а, _т_и_х_а! Русская девушка!

121

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

20. III.42

Дорогая моя Олюша, вот тебе мой скромный дарок, — переписал для тебя. М. б. «весеннее» наше почувствуешь. На Страстной, если дойдет вовремя, прочтешь. Этот этюдик должен войти во вторую книгу «Лета Господня»[146].

21. III.42

Сегодня, Олюша дорогая, твоя открытка-экспресс. И так мне грустно стало, не дали отдохнуть тебе. Собрать мысли. Ты, конечно, верна себе: иначе и не могла… Оля, дочка своих родителей. Не смею корить тебя, что так мало о себе заботы. Все — для других. Для тебя это так естественно. Только, родная, не вдумывайся в свой «крестный путь». Вся жизнь — крестный путь для христианина. Испытание его годности жить во Христа. Очевидно, ты и «свидетелю» на исповеди говорила о сем. Причем тут его «чуткость и зрелость»? О _т_в_о_е_м_ всем он, понятно, осведомлен, без твоего признанья. Матушка что тебе летом в Викенбурге сказала? — «Как похорошели, О. А. — а как похудели!» Матушка, конечно, с зорким глазом, при всех ее достоинствах. И очень просто могла поделиться впечатлением и с братом — какой он там «отче»! — Д[ионисием]. Вот и «крестный путь». Кроме сего, он уже знал о твоей болезни. А потому не вкладывай большего содержания в его слова, чем они стоят. Ты молодец, Олюша, ты и духовно прекрасна, но как