Фермер, выращивающий пшеницу, разорится, если ее рекордные урожаи во всем мире приведут к падению цены на зерно намного ниже ожидаемого уровня. Однако вряд ли подобное одновременно произойдет с пшеницей, золотом, скотом и иностранной валютой, поэтому профессиональный спекулянт находится в менее опасном положении по сравнению с человеком, который связан только с одним видом товара (как фермер).

Любые статистические знания и опыт, которыми обладает такой профессионал, снижают его риски по сравнению с рисками фермера или другого производителя. С точки зрения эффективного использования недостаточных средств, имеющих альтернативное применение, спекулятивные сделки снижают затраты, связанные с рисками для экономики в целом. И дело не только в том, что больше людей спокойно спят по ночам, не думая о наличии гарантированного рынка для своей продукции, но и в том, что больше людей считают целесообразным выпускать товары в условиях риска. Иными словами, экономика может выращивать больше сои благодаря спекулятивным сделкам с соевыми бобами, даже если сами участники этих сделок ничего не знают о ее выращивании.

Особенно важно понимать взаимные интересы разных экономических групп (фермер и спекулянт — лишь один из примеров) и прежде всего их влияние на экономику в целом, поскольку именно эти вещи часто игнорируются или искажаются СМИ ради подчеркивания конфликтов, что повышает продажи газет и поднимает рейтинги телевизионных новостных программ. Политики тоже извлекают выгоду, изображая одни группы врагами других, а себя — спасителями той группы, которую якобы представляют.

Например, когда цены на пшеницу растут, для демагога нет ничего проще, чем кричать о несправедливости ситуации, когда торговцы, с комфортом устроившись под кондиционерами у себя в офисах, богатеют за счет пота фермеров, месяцами обрабатывающих свои поля под палящим солнцем. Естественно, времена, когда торговцы терпели финансовые затруднения во время сбора урожая, тогда как фермеры безбедно жили за счет гарантированных цен на пшеницу, которые им выплатили эти торговцы, были благополучно забыты.

Точно так же, когда надвигающийся или ожидаемый дефицит приводит к росту цен, политики и СМИ часто возмущаются повышением розничных цен на товары, которые продавцы покупали у поставщиков, когда цены были ниже, забывая о том, что цена вещей при предыдущих условиях — это история, а спрос и предложение сегодня — экономика. Например, на ранних этапах войны в Персидском заливе в 1991 году цены на нефть резко взлетели в ожидании перебоев с поставками с Ближнего Востока из-за военных действий в регионе. В этот момент некий предприниматель арендовал танкер, купил в Венесуэле нефть и отправил судно в Соединенные Штаты. Но еще до появления танкера в американском порту война в Персидском заливе закончилась — раньше, чем все ожидали; в результате цены на топливо упали, и торговец не смог возместить свои затраты. В данном случае цена его покупки тоже история, а то, что он смог получить в итоге, — это экономика.

С точки зрения экономики в целом разные партии нефти, купленные в разное время и с разными ожиданиями, становятся одинаковыми при выходе на рынок сегодня. Нет причин, по которым они должны оцениваться по-разному, если цель — распределить ограниченные ресурсы наиболее эффективным способом.

Время и политика

Политика и экономика радикально отличаются отношением ко времени. Например, когда становится ясно, что плата за проезд в муниципальных автобусах слишком мала, чтобы можно было менять технику по мере износа, логичным экономическим выводом в долгосрочной перспективе представляется повышение тарифов. Однако какой-нибудь политик, воспользовавшись ситуацией, может выступить против «неоправданного» повышения стоимости проезда и получить на следующих выборах голоса пассажиров автобусов. Более того, поскольку автобусы не будут изнашиваться мгновенно и одновременно в какой-то момент в будущем, последствия сдерживания роста платы за проезд проявятся не сразу, а распределятся во времени. Возможно, пройдет несколько лет, прежде чем автобусы окончательно выйдут из строя без замены новыми, а пассажиры наконец заметят, что теперь приходится дольше ждать на остановках и автобусы приходят не так часто, как раньше.

К тому времени, когда муниципальная транспортная система настолько износится, что люди начнут уезжать из города вместе с налогами, которые они платят, может пройти столько времени с момента спора о повышении цен на проезд, что мало кто о нем вспомнит или увидит связь между ним и текущими транспортными проблемами. Между тем политик, победивший на муниципальных выборах в роли защитника интересов пассажиров, возможно, на волне этой популярности окажется в правительстве штата или даже выйдет на национальный уровень. Поскольку снижение налоговой базы приводит к ухудшению качества работы городских служб и проблемам с инфраструктурой, бывший герой автобусных баталий может даже похвалиться, что при нем дела шли не так плохо, и обвинить в нынешних проблемах своих преемников.

В экономике последствия можно предвидеть в концепции «текущей стоимости». Если бы плату за проезд устанавливали не городские власти, а какая-нибудь частная автобусная компания на свободном рынке, то любое пренебрежение финансовыми правилами при замене автобусов по мере их износа немедленно снизило бы стоимость капитала этой компании. Иными словами, текущая (дисконтированная) стоимость автобусной компании уменьшилась бы в результате предвидения долгосрочных последствий, которые осознают профессиональные инвесторы, обеспокоенные безопасностью и прибыльностью своих денег.

Если руководство частной компании решило сохранить низкую плату за проезд, которой не хватит на техобслуживание и замену техники (возможно, предпочтя платить повышенную зарплату себе, а не откладывать средства на техобслуживание автобусного парка), то 99% населения города могут не осознать ни этого факта, ни его долговременных последствий. Однако среди оставшегося 1% более осведомленных людей найдутся ответственные лица тех финансовых организаций, которые владеют акциями этой автобусной компании или рассматривают вопрос их покупки либо предоставления ей кредита. Для этих потенциальных инвесторов или кредиторов, изучающих финансовую отчетность, дисконтированная стоимость компании будет уменьшена задолго до выхода из строя первого автобуса.

Как и в других ситуациях, рыночная экономика позволяет эффективно применять точные знания для принятия решений, даже если 99% населения такими знаниями не обладают. Однако в политике 99% непонимающих людей могут обеспечить немедленный политический успех избранным должностным лицам и той проводимой ими политике, которая в итоге окажется вредной для всего общества. Конечно, неразумно ожидать, что широкая публика будет разбираться в финансах (или в любой другой области) на уровне экспертов, поскольку в сутках всего 24 часа, а у людей и других дел немало. Разумнее ожидать, что достаточное количество избирателей увидят опасность в принятии многих экономических решений политическим путем.

Время может превратить эффект масштаба из экономического преимущества в политическую обузу. После того как бизнес вложил серьезные средства в некий стационарный объект — гигантский автомобильный завод, плотину гидроэлектростанции или небоскреб, — сама невозможность их перемещения делает такие активы заманчивой целью для высоких местных налогов или создания профсоюза, члены которого могут грозить забастовкой и огромными убытками в случае невыполнения их требований. Если затраты на рабочую силу составляют лишь небольшую часть общих затрат компании с крупными капиталовложениями, то даже удвоение зарплаты вполне может быть той ценой, которую выгодно заплатить за поддержание работы многомиллиардной системы. Это не означает, что инвесторы просто согласятся на постоянное уменьшение нормы прибыли в этой компании или индустрии в целом. Как и в других аспектах экономики, изменение одного фактора обязательно отражается на других.