С политической точки зрения практически невозможно отказать в помощи людям, пострадавшим от землетрясений, лесных пожаров, торнадо и других стихийных бедствий, равно как и выделять деньги на восстановление. Трагические кадры по телевизору перевешивают всякие трезвые соображения о том, что люди знали, в каком опасном месте селились. По оценкам, стоимости восстановления Нового Орлеана после урагана «Катрина» хватило бы для переезда всех семей города в безопасное место проживания, если бы они того пожелали. Однако ни в Новом Орлеане, ни в других местах, подверженных прогнозируемым и повторяющимся стихийным бедствиям (от пожаров до ураганов), людям вряд ли такое предложат.

Даже при отсутствии стихийного бедствия сама перспектива такой катастрофы часто призывает к государственным субсидиям. В редакционной статье в New York Times говорилось:

Подобные рассуждения выглядят так, словно единственная реальная проблема — это покрытие стоимости ущерба, а не снижение риска в первую очередь за счет ухода с опасной территории. Частное страхование создает стимулы к переезду, взимая большие взносы за проживание в опасных местах. Однако введенное государственное регулирование работы страховых компаний привело к предсказуемым результатам. Как отмечалось в той же статье, «частные страховые компании максимально повысили взносы, когда же им запретили это делать, они уменьшили страховое покрытие для рискованных домов».

Помощь в случае стихийных бедствий со стороны государства отличается от помощи со стороны страховых компаний еще в одном аспекте. Конкуренция среди страховых компаний подразумевает не только цену, но и обслуживание. Когда какой-то район пострадал от наводнения, урагана или другого бедствия, компания А не может себе позволить действовать медленнее, чем страховая компания Б, в отношении денежных выплат держателям полисов.

Представьте страхователя, чей дом разрушен наводнением или ураганом, а он все еще ждет своего страхового агента, тогда как страховой агент его соседа появился на месте происшествия буквально через несколько часов и сразу выплатил аванс в несколько тысяч долларов, чтобы семья смогла найти себе временное пристанище. В таком случае не только этот клиент может сменить запоздавшую компанию, но и люди по всей стране — если узнают, кто работает быстро, а кто тянет с выплатами. Для медлительной компании это может обернуться многомиллиардными потерями в масштабах страны. О том, на что идут страховые компании, чтобы не опоздать и не уступить конкурентам, рассказывается в статье New York Times:

После катастрофического урагана «Катрина», обрушившегося на Новый Орлеан в 2005 году, Wall Street Journal сообщала о разнице между реакцией частных организаций и государства:

Такая же разница во времени реагирования наблюдалась и при восстановительных работах после «Катрины»:

Такая рыночная конкуренция, заставляющая частный сектор быстрее реагировать, естественно, отсутствует в случае государственных программ для чрезвычайных ситуаций, где никаких конкурентов нет. Можно провести аналогию между ними и страхованием, но у правительственных программ нет таких же стимулов и результатов. Политические причины могут даже отсрочить помощь жертвам стихийных бедствий. Когда в результате мощного циклона, обрушившегося на Индию в 1999 году, погибли тысячи людей, в прессе этой страны сообщалось, что правительство не желало обращаться за помощью к международным агентствам, опасаясь, что это воспримут как несостоятельность властей. В результате в течение двух недель после бедствия многие деревни оставались без помощи или информации.

Пожалуй, самое важное в риске — его неотвратимость. Отдельные люди, группы или организации можно защитить от риска, но только ценой того, что кто-то другой будет его нести. Но у общества в целом этого «кого-то другого» нет. При всей очевидности сказанного об этом легко забыть, особенно тем, кто в той или иной степени от риска защищен. В те времена, когда большинство людей занимались сельским хозяйством, риски были повсеместными и люди их осознавали: многочисленные природные опасности, такие как засухи, наводнения, нашествия насекомых и болезни растений, плюс нависший над каждым крестьянином экономический риск в форме неопределенной цены на урожай. Сегодня риски распространены не меньше, однако восприятия и понимания их неизбежности уже нет, поскольку гораздо меньше людей сталкиваются с ними непосредственно.

Сегодня большинство людей — это наемные работники с гарантированной зарплатой, а иногда и с гарантированным сроком пребывания в должности (если это государственные служащие, профессора на ставке или федеральные судьи). Все это означает, что неизбежные риски теперь легли на тех, кто обеспечил им такие гарантии. Риски у людей, разумеется, не исчезли, но в целом общество наемных работников живет без явных рисков, какие были в те времена, когда большинство людей трудились на полях, полагаясь на милость природы и рынка и не имея возможности ни контролировать то или другое, ни как-то на них влиять. Одно из следствий такого общества — тот факт, что доходы, полученные от рискованных колебаний, часто считают в лучшем случае странными, а в худшем — подозрительными или нечестными. «Спекулянт» — это не комплимент, а на «неожиданные доходы» смотрят подозрительно, а то и считают незаконными по сравнению с заработками тех, кто получает более или менее стабильную плату за свой труд.