уже ограничены, по причинам гибели всего производства работать было попросту негде и в значительной степени — некому. Мало того, большинство хохлов, по нашим сведениям, предали в ходе войны нашу страну, работали на фашистов и массово вступали в их армию. В том же Бабьем яру евреев расстреливали вовсе не немцы, а свои же — украинские полицаи. Теперь население за эти пакости страшилось ответных мер от правительства, очень многие скрывались от наших войск, а на Западной Украине вовсю процветали бандеровцы. Товарищ Сталин, обрисовывая эту ситуацию, сделал вывод: для того чтобы не бередить старые раны, украинское население, пусть и нелояльное, по сути, к России, надо чем-то занять. Надо вернуть на Украину вывезенные нами заводы, чтобы население могло на них работать и возрождать свои города. Надо занять людей полезным трудом на благо всего народа, и тогда проявившиеся в годы войны проблемы в отношениях украинцев и русских отойдут на второй план, а потом, может быть, и совершенно залечатся — как стерлись из памяти у тех же хохлов годы, когда они воевали против советской власти на стороне Махно и Петлюры. Мы только что победили в самой страшной войне в истории человечества, и сейчас не время шашкой махать. Мне этот подход был понятен, и я весьма изумился, когда узнал, что наш руководитель вдруг в бутылку полез, мол, мы уже на цифрах доказывали, что возрождение и развертывание крупнотоннажного производства на Украине не выгодно, с точки зрения экономической. Когда товарищ Сталин такие слова услыхал, он аж вскинулся и закричал, что Лазарь Моисеевич ненавидит хохлов и хорошо все время это скрывал, а любит он только деньги и цифры, а речь не о деньгах, а о людях, которым надо дать жилье, работу и заработок, и поэтому Лазарь Моисеевич засунет сейчас все свои умные расчеты себе в задницу и первым побежит исполнять возвращение заводов на Украину, ибо все эти «еврейские экономические кунштюки сейчас не ко времени». Каганович на это Сталину отвечал, что возвращение заводов на Украину приведет в итоге к росту транспортных издержек и банкротству наркомата путей сообщения, а товарищ Сталин в ответ на это разогнал вообще наш наркомат и создал на его месте Министерство, а самого Лазаря Моисеевича прогнал куда макар телят не гонял.

Это случилось именно потому, что у наших ведомств были задачи сугубо ведомственные, а товарищ Сталин, как истинный Чингисхан, смотрел выше и дальше, и за это он со временем опалился на всех основных наркомов, потому что они пытались отвечать за дела своих наркоматов, а эти ведомственные интересы часто шли вразрез с интересами всей страны и лично товарища Сталина. И поэтому так получилось, что к моменту смерти Иосифа Виссарионовича вокруг него практически никого не было. Это и привело к тому, что на встрече лидеров Коминтерна после смерти товарища Сталина Мао Цзедун заявил, что раз в России больше нет никого равного товарищу Сталину, то его место должен занять истинный соратник, руководитель крупнейшей коммунистической партии и самой большой Красной армии — товарищ Мао Цзедун. А нашу страну на этой проходной в целом встрече представлял новый генеральный секретарь Никита Сергеевич Хрущев. На месте Сталина на такую наглую и хамскую, по сути, предъяву, умный человек смолчал бы, предоставив самому Мао сделать в глазах окружающих из себя дурака, но Никита Сергеевич в ответ расмеялся и сказал, что полководец из Мао — известный, ибо он потерял в войне с чанкайшистами всю свою армию, а новую ему создали мы из вооруженных сил Синьцзянской республики, которой командовали наши командиры НКВД из «васильковых». Их все знали под общим именем «генералов Ма», они и по сей день занимают практически все важные посты в китайской армии, и если все реально принимающие решения китайские военачальники на деле есть генералы советского НКВД, то весьма странно после этого китайцам дуть щеки и воображать, что их армия без наших генералов чего-то да стоит.

В ответ на это дурацкое заявление, Мао сильно побагровел, побледнел и в ответ ляпнул, что сам Хрущев в военных делах не семи пядей во лбу, ибо всякий раз когда его посылали на фронт в годы войны, на этом фронте обязательно случалась ужасная катастрофа, вроде разгрома под Харьковом или окружения Киева. Это уже вывело из себя самого Никиту Сергеевича, который сам знал за собой сильные пробелы в военных познаниях и невероятную военную неудачливость. В этот миг он настолько вышел из себя, что сказал Мао слова совершенно ужасные слова: «Я, может быть, и плохой генерал, но при этом я не предатель. Крупнейшую красную китайскую армию Чжан Готао в песок не закапывал, у синьцзянских генералов тайно не просил, чтобы те перебили всех коммунистов!» Воцарилась страшная тишина. Мао сидел белый как мел. В свое время, когда чанкайшисты разбили всю его армию, на пост главного коммуниста в Китае претендовал коммунист Чжан Готао, который сумел собрать и выучить крупнейшую красную армию. При встрече Чжан Готао потребовал у Мао подчинения себе, и тот мнимо послушался, а сам тайно послал своих людей в наш Синьцзян и просил покровительства у товарища Сталина. Он просил, чтобы наши «васильковые», воевавшие тогда с армиями Восточного Туркестана, руководимыми британской разведкой, развернули свои армии с запада на восток и напали на Красную армию Чжан Готао, который, в свою очередь, не считал Россию своим союзником, ибо был под влиянием Троцкого. За это Мао Цзедун обещал товарищу Сталину свою верность и преданность. В итоге наши «генералы Ма» напали на красную китайскую армию и полностью ее истребили в недельном сражении. Мао Цзедун после этого стал главным коммунистом в Китае, синьцзянские «генералы Ма» — у него главными китайскими военачальниками, а Чжан Готао бежал из страны и жил на деньги Рокфеллеров в Соединенных Штатах Америки. Что в очередной раз нам доказывает, чей заказ в России исполнял Троцкий и все его прихвостни. Однако, будучи якобы «истинным коммунистом», Мао Цзедун создал в Китае целый этакий культ «красных героев армии Чжан Готао», которые были якобы уничтожены китайскими националистами, и на их памяти в Китае была выстроена своя пропаганда, а то, что сам Мао просил Советский Союз именно китайских коммунистов немножко повырезать, этого его пропагандоны в Китае, конечно, не говорили. И вот эти слова были сказаны, причем, при всей китайской делегации в Коминтерне, а Мао в ответ мог только сопли жевать и делать вид, что это его не касается. Но, с политической точки зрения,