легкового авто. Она кинулась навстречу. Водитель затормозил, съехал на обочину, отругал ее сквозь опущенное стекло:

– Какого рожна лезешь под колеса, дура! Жить надоело? – И надавил на педаль газа, не собираясь сажать в салон мокрую, грязную девицу.

Точно так же шарахнулись от нее еще несколько водителей. Один из них даже выскочил из салона, схватил девушку за шиворот и, не слушая ее, отшвырнул на обочину, обзывая бомжихой.

И когда на дороге появился грузовик, она махнула ему рукой уже без всякой надежды. И удивилась, что тот остановился. Молодой парень за рулем, бритый наголо, но с усами, в распахнутой от жары серой рубахе, осмотрел девушку с ног до головы, покачал головой, равнодушно спросил:

– Куда тебе?

– В город, – сказала она.

– Ясно, что в город. А в городе куда? – И, не дожидаясь ответа, сделал кивок головой. – Ладно, садись, разберемся.

Она торопливо, боясь, что он передумает, забралась в кабину. Парень снова покачал головой:

– Чего такая мокрая?

– Под ливень угодила.

– Где же это?

– Прямо тут.

– Ты бы хоть врала складно, – усмехнулся он. – Небо с утра чистое, ни единой тучки.

Диана промолчала, убеждать парня было бы глупо. Сидела прямо, плечом крепко прижималась к двери. Не захотела посмотреться в зеркало, понимая, что настроение от этого не улучшится. И волосы поправлять не стала, что толку, если нужно целиком забираться в ванну. Но потом спросила, не видел ли водитель по пути перевернутый автомобиль. Парень глянул вопросительно, помотал головой, мол, нет, сегодня на дороге без происшествий. Диана опять притихла, на сердце сильно давила неопределенность.

Промокший Пантарчук еще несколько раз попробовал дозвониться до Василия, но безуспешно. Оставалось поймать такси и вернуться в гостиницу. Однако такси не было. Проворчал мотором запыленный автолайн, взял на остановке пассажиров и запыхтел дальше. И дорога затихла. Все было странно. Транспорт после дождя будто испарился. Ждать такси бессмысленно. Петр нетерпеливо махнул рукой и большими шагами, хлюпая влажной обувью, шумно зашагал в сторону гостиницы. Мокрый охранник не отставал, вжимал в плечи голову и безмолвствовал.

Они вышли к сосновому бору. Открылся вид на гостиницу. На парковочной площадке перед гостиницей увидали машину Пантарчука. Охранник остолбенел от изумления. Затем подпрыгнул, словно его ударило током. А изо рта, как из рога изобилия, полилась отборная брань в адрес водителя. Чуть успокоился и вразумительно произнес:

– Нет слов, Петр Петрович. Водиле надо башку свернуть набок. Бросил нас под ливнем, гад, улизнул на машине и трубку не берет. Мы с вами отсырели по полной. А этот жук вильнул хвостом и вспоминай, как звали. Я покажу ему, где раки зимуют! Надолго запомнит! Ну, держись, козел! – Он кинулся к машине, рванул на себя водительскую дверь. Пусто. Рванул пассажирскую дверцу.

На сиденье спокойным сном сопел Василий. Охранник выпучил глаза, побелел от негодования:

– Ну, суслик влюбленный, дрыхнет здесь как ни в чем не бывало! – Саданул Василия по плечу. – А куда водила слинял, съюлил куда-то?!

Василий от толчка очнулся, спросонья попытался понять, чего от него хотят. Через плечо охранника увидал приблизившегося Петра и зашевелился. Пантарчук спросил:

– Где Диана? – Взгляд пробежал по салону автомобиля.

Василий напрягся, собираясь с мыслями и вспоминая, что произошло, потом растерянно ответил:

– Она была тут. Я держал ее, даже когда машину перевернуло и смяло, – уточнил подробнее. – Нас куда-то несло, швыряло, опрокинуло, залило водой, – провел рукой по одежде. – Высохла уже. – Подскочил с места и выскользнул из салона. Оторопел на миг. – Как же так? Машина была всмятку. – И осекся, осознавая – архидем. Это все он.

Пантарчук больше ни о чем не спрашивал.

У дежурной в гостинице от изумления широко раскрылся рот, когда она увидела мокрых посетителей. Торопливо протянула ключи и проводила ошалелым взором. Ее мозг выдал: час от часу не легче, ну и посетителей Бог послал, не соскучишься.

Охранник нырнул в номер и с порога понес по кочкам, увидев на кровати мирно похрапывающего в подушку водителя. Поднял из постели. Тот ничего не мог объяснить, не помнил, как оказался в номере, в кровати. Тупо моргал глазами и лихорадочно дергал плечами. Охранник зло сплюнул и стянул с себя мокрую рубаху.

Петр в своем номере тоже сбросил одежду и пошел под душ. Струи воды успокаивали и приводили в порядок мысли.

Глава тридцать шестая

Однажды предавший…

Перед Пасхой Иудейской, по узкой улочке Ерушалаима, забитой толпами людей, с трудом пробирался Йешуа. За ним шлейфом тянулась оживленная гурьба. С двух сторон неказистые домики, притиснувшиеся друг к другу. Под ногами истертая подошвами пыльная дорога.

Люди, люди, люди. Они так переменчивы. Недавно изгоняли его из синагог и селений, не хотели слушать, а теперь заглядывают в рот. Но и сейчас многие из подворотен улюлюкают и обвиняют в колдовстве. А за спиной устраивают свалки.

Его слушают, но не слышат, от него ждут смуты. Толпа жаждет крови. Его слово сейчас могло бы поднять на дыбы Ерушалаим. Но он знает, что скоро толпа разочаруется и оставит его, а затем и предаст.

А пока сзади она восторженно напирала. Разгоряченная. Распалившись громкими возгласами, она втянула в себя Марию Магдалину и остальных спутников Йешуа. Давила со всех сторон, дышала в лицо, орала, вытаращив глаза, топтала ноги.

Иуда Иш-Кериййот настойчиво держался поблизости от Марии, отпихивал людей локтями, старался оградить ее. Но вот ее оттерли к неровной каменной стене низкого невзрачного дома, прижали сильно, безжалостно. Она вскрикнула от боли, пронзившей спину: торчащий из кладки камень пробороздил выступающим острым углом по позвоночнику, раздирая до крови кожу. Иуда Иш-Кериййот схватил Марию за руку и втащил в какой-то проем. Только после этого женщина смогла вздохнуть полной грудью и услышать его голос над ухом:

– Здесь дверь.

Мария оглянулась: дверь была низкой, узкой и грязной. Иуда толкнул дверь плечом, та подалась, и старые ржавые петли заскрипели, как будто закряхтела дряхлая старуха, разгибая согбенную спину. Он пригнулся и потянул Марию за собой.

Изнутри пахнуло густым кислым запахом. Мрачное тесное пространство за дверью завалено хламом, разделено напополам темной грязной занавесью из рваного сального полусгнившего полотна. Узкий оконный проем не давал достаточного света, но сквозь него слышался неутихающий густой гвалт толпы на улице. Тяжелый спертый воздух душил, разъедал ноздри, от него першило в горле.

Мария медленно приходила в себя. Попыталась через дыры в занавеси рассмотреть, что было по ту сторону полотна, но никакого движения не заметила. Словно бы дом был вымершим.

Иуда подал голос, окликая хозяина, но ответа не