кто перед ним и как проник в квартиру. Но архидем пошевелил пальцами на подлокотниках кресла, и губы Вадима слиплись. Он двигал челюстями, выгонял воздух через нос, глухо мычал, краснел, ан все было тщетно.

– Ты сделал неверный выбор, – сказал Прондопул, не обращая внимания на потуги и мычание парня. – Девушка, из-за какой ты ломал копья, не стоит того, чтобы тратить на нее время. Но ты прав в ином: соперника всегда следует убирать с дороги. Любой ценой и любыми средствами. Так учит Властелин. Вчера ты победил, и не важно, какими средствами. И я поздравляю тебя. В тебе жив дух твоего предка. Скоро ты услышишь его зов.

Губы Вадима разлепились, он широко раскрыл рот, словно вновь обрел крылья:

– Но я ничего не делал, – пробормотал растерянно.

– Именно, – произнес архидем. – Ничего и не надо было делать, это и было главным делом, чтобы достичь желаемого результата. Ты бросил соперника. Если бы ты сделал иначе, он остался бы живым и ты по-прежнему имел бы соперника. А теперь путь открыт. Ты одержал верх. Ты все сделал, как должно быть.

Неожиданная поддержка Прондопула прибавила Скротскому уверенности. Он полной грудью набирал воздух в легкие и поднимался в собственных глазах. Однако если с Борисом все было понятно, то выбросить из головы девушку ему не хотелось, она ему нравилась.

Но архидем резко оборвал паутину его мыслей:

– Тебя увлекла не девушка, а борьба за нее, – сказал он, отметая колебания Вадима. – Даже малая победа приносит большое удовлетворение. Но теперь все позади. Что тебе еще нужно? Ты рад своей победе, ты достиг цели. Подумай. Теперь тебе не с кем бороться. Так есть ли в этой девушке нечто, что увлекает тебя без борьбы? Вряд ли. Смерть соперника – вот твое истинное удовольствие. От девушки ты не получишь такого.

– Она красивая, – пролепетал Скротский, вытягивая шею.

– Обыкновенная, – усмешливый взгляд архидема напружинил Вадима. – Есть много девушек красивее, и ты знаешь об этом. Тебе часто попадались настоящие красавицы, но их доступность мгновенно охлаждала твой пыл. Сейчас исчезло препятствие, тебе больше никто не мешает. Но именно это делает твои дальнейшие отношения с девушкой безынтересными.

У Скротского ежилась кожа от слов архидема. Слова попадали в цель, изумляя. Да, прежде он встречал красавиц, и отворачивался от них, ощущая пустоту. А теперь вдруг, говоря о девушке, тоже почувствовал в душе знакомый холодок и растерянность. Пытался вернуться к прежним мыслям о ней, но под ребра подкатывало странное равнодушие. Ловил себя на мысли, что соглашался с сидевшим в кресле незнакомцем, и, вместе с тем, пробовал противиться ему:

– Она добрая, – подыскал еще аргумент, но скорее для себя, чем для Прондопула.

– Не будь смешным, – потемнело лицо архидема, заставляя Вадима стыдиться собственных слов. – Добрые глупы уже потому, что они добрые. Доброта делает человека ущербным, ибо всякий может пользоваться этой добротой. Доброта подобна подлости. Посуди сам, из-за доброты, о какой ты говоришь, девушка не могла выбрать между вами двумя. Ей было жалко каждого. И что получилось? Ее доброта настроила тебя против соперника и дала тебе повод желать его смерти. Это не ты, а ее доброта погубила твоего приятеля. Ты ни в чем не виновен. Виновата только гнусная порядочность девицы. Теперь ты видишь, насколько доброта жестока и бездарна? Ведь она могла погубить тебя, если бы твой соперник оказался несколько умнее. Ты только подумай, на его месте мог оказаться ты. А теперь ответь, кому нужна такая доброта? Может быть, тебе?

Скротский с трудом проглотил сгусток сухого воздуха, опустил по швам руки, как рядовой перед генералом, забыв о том, что стоит в одних трусах, и сконфуженно закрутил головой:

– Нет.

– Я знал это. – Прондопул чуть шевельнул пальцами, и Вадим непроизвольно сделал два шага вперед. Пол под ногами показался раскаленным, как угли. Подошвы зашипели. Вадим засучил ногами и повел потными ладонями по бедрам. А Прондопул продолжил. – Но я знаю и другое: наступает твой черед. Ты должен быть достойным своего предка. Я поручаю тебе дело, ради какого его семя проросло первым плодом в теле женщины. Оттого, как ты выполнишь поручение, зависит многое, в том числе, твоя жизнь. Сейчас тебя ждет другая девушка, правда она еще не знает об этом, но ведь все познается в свое время, – слова архидема вызвали интерес Вадима. – Придется постараться, и твоя победа станет по-настоящему значительной. Она полностью утешит твое самолюбие. Я буду всегда рядом. Будь готов.

Скротский ощутил, как в нем все перевернулось, тело на миг онемело, похолодело, мозг застыл, и он сразу поверил Прондопулу. Проворно и послушно подхватился с места. Собирался быстро, без лишних движений, без суеты, не задавая вопросов. Руки в рукава бежевой рубахи, ноги в штанины светлых брюк, ступни в носки и туфли. Высок, черноволос, бегающие глаза с поволокой, небольшой нос и слегка припухлые губы. Стал перед Прондопулом. В руке у архидема увидал лист бумаги, какой тот протягивал ему:

– Прочитай и сделай все, как написано.

Скротский взял. Схватил глазами несколько строк и подумал, что запомнить следует десяток слов не больше. Но когда начал читать, обнаружил, как строчки бежали перед глазами, словно по электронному табло. Текст долго не кончался, поглотив целиком его внимание. Запоминать ничего не приходилось, текст мгновенно, как клин вбивался в мозг и оставался в памяти. Закончив чтение, оторвался от листа и протянул назад собеседнику, но того в кресле не было. Вадим озадаченно огляделся, и не удивился, лишь заикнулся:

– Вы где?

Ответа не последовало. Вадим положил лист на стол и на всякий случай обошел квартиру. Вернулся в комнату: лист со столешницы исчез. Его не было под столом, под стульями, под диваном. С досадой сел в кресло, в котором недавно сидел Прондопул. И словно угодил на горячую сковороду. Взвился с воплем, со стоном, не понимая, что произошло. Отскочил от кресла, завертелся, опасливо всмотрелся в него. Ничего необычного, кресло как кресло. Осторожно потрогал рукой: обжечься об него невозможно. Однако пробрало до самих костей.

Некоторое время пугливо потоптался возле и не сразу решился сесть в другое. Аккуратно разместился, обмяк.

Расслабление длилось недолго. В груди почувствовал толчок, а в памяти возник номер телефона с листа бумаги. Скротский встрепенулся, лицо сделалось серьезным и озабоченным. Схватил трубку. На другом конце быстро отозвались. Вадим неожиданно бодрым тоном автоматически выкрикнул слова, вспыхнувшие в голове:

– Василий, это ты? Привет, бродяга! Не узнаешь, что ли? Ну, ты даешь, дружище! Я ведь так могу и обидеться.

Василий смешался от