выражение на его лице. Он беспорядочно задвигался по комнатам, беспричинно злясь. Без всякого повода едва не довел жену до слез. Потом сообщил, что собирается нанять для дочери охранника, чтобы оградить от Василия. Жену такое решение поразило и озадачило, но она промолчала, чтобы не вызывать новых вспышек раздражения.

Неустойчивое затишье длилось до того момента, пока порог квартиры не переступила дочь, и тут шум поднялся до небес. Диана слышать не хотела об охраннике, а отец не воспринимал отказа. Мать металась между двумя огнями, пытаясь сгладить острые углы. Не получалось. Квартира ходила ходуном. Дочь не узнавала отца, а мать не ожидала такого упорства от дочери.

Противостояние длилось долго, лишь к вечеру сошлись на том, что девушка прервет отношения с Василием, а отец забудет об охраннике.

Спать легли в возбужденном состоянии.

В груди у Аркадия Константиновича клокотала ярость, она и во сне прорывалась наружу резкими хрипами и стонами.

Глава тридцать пятая

Противодействие

Пантарчук решил прекратить мотаться по городу в поисках знакомых Василия. Все больше казалось, что архидем выдернул сюда Василия не для раскрытия его прошлого, а с какой-то иной целью. Удача не приходила и даже не показывала хвост. С этой морокой пришла пора заканчивать. Чтобы подвести черту, Петр собрался употребить последнюю возможность: городское телевидение.

В редакции отсняли ролик, на нем Василий, не называя себя, сообщал, что снова прибыл в город. И просил всех, кто с ним был знаком прежде, позвонить по телефону или приехать в гостиницу. Ролик крутили три вечера подряд.

В один из таких вечеров Аркадий Константинович, в белой футболке и синих трико, удобно расположился в широком кожаном кресле, включил телевизор и увидел его.

– А! – разъяренно закричал на всю квартиру и стукнул кулаком по подлокотнику. – Вот он, этот стервятник, – позвал из кухни жену. – Ты посмотри, не мытьем, так катаньем. Не в дверь, так на экран. Негодяй!

Жена в дверях, в кремовом фартуке и кремовых тапочках, попыталась сгладить:

– Плохой человек не стал бы по телевизору показывать себя. Может, ты зря ополчился на него?

– Я не ополчился, я его насквозь вижу! – резко отсек Аркадий Константинович.

Грубый тон мужа обижал ее, и она упрямо противилась:

– А мы с дочерью не увидели этого. Погляди получше, вроде парень-то ничего.

После ее слов в голове у мужа будто образовался целый террариум ядовитых змей, его затрясло так, что зуб на зуб не попадал, и он не выкрикивал, а клацал ими:

– Если она его не отвадит, я посажу ее на цепь! – и зарычал негодующе.

Жена поняла, что допустила оплошность, упомянув о дочери, и попыталась исправить:

– Ну, что ты? Успокойся, я просто сказала.

Из своей комнаты выглянула Диана в длинном зеленом халате и с крупной заколкой в волосах. Ярость отца мгновенно перекинулась на нее, ошарашив.

Услышав от матери причину такого бешенства, Диана пропустила мимо ушей хлесткую речь отца и бессловесно под шумок убралась обратно к себе. Включила телевизор. При повторении сюжета записала номер телефона. Звонить не собиралась, но на всякий случай.

Через трое суток надежда угасла окончательно: никто не объявился. Василий погрустнел. Из города можно было убираться. Дальше оставаться здесь не имело смысла. Если бы в голове у него не засела занозой Диана.

Пантарчук видел, что Василия раздирают противоречия, что он не находит себе места. Понимал причину, потому решил получить ясность хотя бы в этом вопросе.

Рано утром посадил Василия в машину и вновь повез к дому девушки. Действовал сообразно своей натуре: всегда в сложных обстоятельствах шел на абордаж. Клин вышибал клином. Хотел верить, что новый контакт поможет расставить некоторые точки над «Ь>.

В то же утро Аркадий Константинович поднялся из постели раньше обычного. Словно прессом давило на грудную клетку.

Сунул ноги в черные тапочки и некоторое время неподвижно сидел, тупо смотрел на них, наклонив голову. Настроения не было. Потом побрился, стал под душ, помылся, но легче себя не почувствовал. Попил чай, собрался на работу. Боль не унималась. Возбуждала раздражение и агрессию ко всему, что было вокруг.

Жена, натолкнувшись на необъяснимые, беспочвенно-резкие выпады, скрылась в спальне, плотно затворив дверь. Последнее время муж был неузнаваем. Лучше было не попадаться ему на глаза. Дочь так и делала: приходила с работы, ужинала, закрывалась в своей комнате и не производила никаких шумов.

Аркадий Константинович осознавал, что ведет себя по-свински, но взрывы бешенства появлялись независимо от его желания. Он не мог остановить их и успокаивался лишь тогда, когда они проходили сами собой. Причиной таких приступов всегда были возникавшие мысли о Василии.

Он и теперь чувствовал, что ноющая боль в груди и вспышки ярости были вызваны тем же резоном. Вышел из квартиры, сжимая скулы.

Машина Пантарчука остановилась против подъезда. Несколько высоких деревьев перед домом бросали тень на стену и окна трех этажей. Скамейки с облупившейся краской перед подъездом были пусты. Асфальтовая дорожка между скамейками обветшала, пялилась выбоинами. Петр повернул лицо к Василию, у того вид был напряженно-сосредоточенный, серьезный.

– Расслабься, – посоветовал Пантарчук. – Этаж не забыл? Иди. И на сей раз будь настойчивей. Не отступай, пока не увидишь ее.

Василий неопределенно кивнул, открыл дверцу, чуть повременил и выставил ногу. А в этот момент дверь подъезда широко распахнулась и в проеме возник Аркадий Константинович. В светлых брюках, светлой рубахе с коротким рукавом, русый чуб набок. В руке тощий небольшой коричневый портфель с большим золотистым замком. Первые шаги по крыльцу были возбужденно-нервными. Глаза рассеянно пробежали по выщербинам бетона.

Василий выскользнул из салона авто и замешкался, увидав отца Дианы.

Аркадий Константинович резко остановился, глаза сверкнули, мгновенно налились мутью, в лицо хлестнула кровь. Ноги сорвались с места и понесли его на Василия. Тот не успел открыть рта, как руки отца девушки схватили за грудки и начали с остервенением трясти. Оборот был неожиданным, ошеломительным как для Василия, так и для Пантарчука.

Петр торопливо схватился за ручку двери, намереваясь помочь Василию, но дверца не открылась. Выругался, надавил плечом, не помогло. И тут увидал рядом с собою, на месте, где только что сидел Василий, Прондопула.

– Глупо, глупо, Петр Петрович, – сухо сказал архидем. – Поступок необдуманный, не из лучших. Не стоило привозить сюда Василия. Нельзя вмешиваться в ход истории там, где вас не должно быть. Это не может сойти вам с рук.

Пантарчука задел обвинительный тон Прондопула, он грузно зашевелился, примятая кожа сиденья заскрипела под ним. Крякнул, нахмурился:

– Это его