правда, но ты сможешь.

— Я постараюсь, — тепло ответила Ева, всё ещё не понимая настроения Марии. — Надеюсь, Вы не смеётесь надо мной, — немного обиженно добавила девушка, поднимая с пола одеяло, — всё-таки, я и правда сумасшедшая.

— Не принимай близко к сердцу, — уже совсем ласково сказала Мария и, подойдя к девушке, осторожно погладила ту по голове. — Такая уж у меня натура — не могу не вспылить, как лиса не может не схитрить. Но я не пошутила насчёт Саваофа Теодоровича, — серьёзно добавила она, чуть сжимая Еву в своих больших объятиях. — Нам всем это нужно. Правда-правда.

Женщина немного помолчала, погрузившись в свои мысли, а Ева с удивлением поняла, что не чувствует биения сердца в её груди.

— Мария умерла, — сказала вдруг она, не глядя на Еву. Девушка подняла голову и заглянула в лицо Марии, но та отвела глаза, словно чего-то стыдясь. — Та, что на латыни говорила.

Несколько мгновений Ева растерянно смотрела в пустоту, прокручивая в голове последние две фразы, а затем перевела взгляд на куст белой розы и принялась увлечённо его рассматривать, будто ища в нём спасение.

— Что случилось? — тихо спросила девушка у Марии. Та плотно сжала губы и ничего не сказала.

— Глупая история, — ответила, наконец, она. — Спускалась ночью по лестнице, оступилась и пересчитала головой все ступени — смерть на месте. Жаль. Хорошая была старушонка, милая, — на последнем слове голос Марии дрогнул, и Ева едва успела увидеть стоящие у неё в глазах слёзы, перед тем как женщина с досадой отвернулась от неё. — Прости меня, Ева. Я… Я должна это сделать, понимаешь, должна…

— Что Вы, всё в порядке, — засуетилась девушка, усадив Марию на стул. — Вам принести воды?

— Да, если можно.

Ева выбежала из палаты, с грехом пополам нашла в коридоре кулер и, набрав в нём полный стакан воды, поспешила обратно в палату… однако там уже никого не было. Ева растерянно остановилась в дверях. Комната была пуста: скомканное одеяло непонятной грудой лежало поверх незастеленной кровати, немного шатающийся и явно не раз чиненный стул слегка отодвинут, как если бы на нём недавно кто-то сидел, на столе стоял нетронутый поднос, и только куст белой розы, до недавнего времени украшавший кухонный подоконник в квартире Евы, теперь стоял на подоконнике в её палате. Для убедительности Ева заглянула в ванную, но там тоже никого не было, и тогда девушка, недолго думая, вылила одну половину стакана в розу, а вторую — себе на голову.

— Бред какой-то, — вздохнула Ева, устало облокотилась на дверь и медленно сползла вниз, осев на пол. Приходил к ней кто-нибудь или всё это ей привиделось, девушка не знала, ведь роза, единственное доказательство чьего-то визита, может быть, уже была в комнате, а Ева просто её не заметила, однако мысль о смерти Марии не давала ей покоя. Мгновенно поднявшись на ноги, Ева выудила из внутреннего кармана чемодана телефон.

«Мария умерла?»

Ответ пришёл практически сразу.

«Да

Откуда ты знаешь?»

«Мария сказала

Другая Мария»

«Понятное дело»

«Где ты сейчас?»

«На похоронах, но через пару дней буду в Ялте, так что жди»

«А Мария где? Сестра Бесовцева, я имею в виду»

«Не могу сказать»

«Она заходила ко мне только что

Но, может быть, мне в очередной раз всё приснилось»

«Значит в Ялте»

«Как Ада?»

«Плохо

Она любила няню»

«Ты возьмёшь её с собой?»

«Не знаю пока, если честно, но, скорее всего, да: три месяца всё-таки»

«Три месяца?»

«Ты думала, я оставлю тебя сходить с ума?»

«Спасибо, Саваоф Теодорович»

«Обращаешься на «ты», а называешь по имени-отчеству. Прямо как Бесовцев»

«А как ещё?»

«Можно просто Савва»

***

— Ну, рассказывай, — хлопнул в ладоши Шут, опускаясь в порядком помятое старое кресло в небольшой гостиной — той самой, где стоял высокий узкий шкаф с призраком внутри. За окном уже наступали сумерки, и Ева, почувствовав себя к вечеру немного лучше, отпросилась у Дуни на встречу со старыми друзьями: медсестра не только согласилась, но и сама присоединилась к компании. — Нам всем не терпится узнать, каково оно там — на воле, — все остальные синхронно кивнули, подтверждая слова Шута.

— Если честно, мне особо нечего рассказывать… — замялась Ева, снова кутаясь в одеяло от холода.

— Что это значит — тебе не о чем нам повествовать? — возмутился Писатель, на что Ева коротко улыбнулась: она забыла, какой своеобразной может иногда быть его речь. — Неужели ты, юная скиталица, загорелась желанием доказать нам, что практически половина десятилетия странствий по бескрайнему океану жизни не оставила никакого отпечатка на твоей ещё не закаменевшей душе?

Шут, передразнивая, повторил то, что сказал Писатель, и весело фыркнул, на что мужчина обиженно насупился и отвернулся к Амнезису.

— Я не знаю, что вы хотите от меня услышать, — развела руками Ева. — Мне будет проще, если вы зададите конкретный вопрос, а я на него отвечу.

— Тогда можно я начну? — подала голос Дуня. — Как дела с учёбой? Ты хотела стать искусствоведом, если я не ошибаюсь?

— Ну, Дуня… — протянул Шут. — Что ты сразу про учёбу? Лучше скажи, Ева, ты нашла красавца лучше меня, или я всё ещё лидирую?

В спор подключились Писатель и Амнезис, напоминая про такое понятие, как «тактичность», и предлагали свои вопросы, правда, не особо обошедшие предыдущие по уместности. Ева глубоко вздохнула и на мгновение прикрыла глаза. «Кто о чём, — подумала она, ещё глубже зарываясь в одеяло, — а ответить одинаково нечего».

— Друзья, — сказала, наконец, она, привлекая к себе внимание. Все сразу замолчали. — Я понимаю, что Вам очень интересно узнать, как у меня сложилась жизнь, но вами движет простое, человеческое любопытство, и я бы даже с радостью удовлетворила его, но, к сожалению, мне совершенно нечего вам ответить.

— Неправда, — возразил Амнезис, подаваясь корпусом вперёд и упираясь локтями в колени. — Мы беспокоимся за тебя, Энни. Посмотри на нас: у кого из сидящих здесь полноценная жизнь? Ни у кого. И ты среди нас единственная, кто смог вырваться, пусть и не надолго, на долгожданную свободу, вдохнуть полной грудью. Мы не из любопытства спрашиваем, Энни: нам хочется, чтобы хотя бы кто-нибудь из нас, хотя бы чуть-чуть снова ощутил давно забытый нами вкус жизни и, пусть на словах, передал его нам.

Ева поджала губы и опустила взгляд. Все ждали её ответа.

— С учёбой всё так себе, — начала она, задумчиво пряча замёрзшие пальцы в рукава кофты. — С первого по третий курс я часто, подолгу и серьёзно болела, что не могло не сказаться на успеваемости, а к концу четвёртого