– Наверняка же что-нибудь можно придумать.

Печаль Леандры сгустилась. Стратегическое мышление не входило в число сильных сторон Холокаи. Она молчала, давая ему время подумать. Он же продолжал тупо таращиться на неё.

– То есть ты расчитываешь, что моя мать отдаст тебе твоего ребёнка? – не выдержав, спросила она.

– Да. А почему нет?

– Зачем ей это делать? Оставив его в заложниках, она будет надёжно держать тебя на крючке. И кроме того, станет истинной повелительницей твоего острова и твоего народа.

– Но, Леа, она мне обещала…

– К чему ей выпускать из когтей столь ценную добычу?

– Я не…

– Нет, ты не можешь к ней плыть. Она рассчитывает с твоей помощью загнать меня обратно в Лигу.

– Должен же быть какой-нибудь способ.

– Он есть. Один-единственный.

Лицо Холокаи, искажённое страхом, расслабилось, но затем он подозрительно прищурился.

– И какой?

– Забудь о сыне. Ты всегда сможешь попробовать ещё ра…

Холокаи развернулся и кинулся к двери. Лампа моргнула и погасла, каюта погрузилась во мрак, такой же тёмный, как на морском дне. Три тяжёлых шага, дверной скрип. Леандра обратилась к заклинанию, перенаправляющему внимание богов, и сосредоточила мысли Холокаи на себе самой. Топот прекратился.

Она удвоила усилия, сделав так, чтобы бог не воспринимал ничего, кроме её тела. Дверь задребезжала, словно открываемая дрожащей рукой.

Он не мог ей сопротивляться, Леандра это знала. Сейчас Холокаи не чувствовал ничего, кроме биения её сердца, жара её плоти… Крови в воде. Шаги зазвучали вновь, теперь они приближались. Невидимые зубы сомкнулись на плече Леандры, прорвали мантию и впились в кожу.

Однако телесный контакт превратил Холокаи из чудовища, крадущегося в темноте, в великолепный текст, в штормовое море рубиновой прозы. Леандра приникла к нему, высасывая, точно пиявка, те параграфы, которые могли ей пригодиться, и в клочки раздирая лишние.

Её руки сомкнулись вокруг алого сгустка прозы, представлявшего собой мозг бога. Она увидела его воспоминания: солнечный свет, пробивающийся сквозь заросли кораллов, огонь факелов, мерцающих в джунглях на родном острове, почувствовала вкус растворённой в воде крови, его преклонение перед самой Леандрой и всепоглощающее стремление увидеть сына. Холокаи стал рабом отцовской любви. Её мать никогда не отпустит юного полубога. Оставался только один вариант будущего.

Усилием воли она размозжила алый сгусток на мельчайшие обрывки фраз и сделалась на мгновение огромной, бьющейся в агонии акулой, в чей бок вонзились сотни копий и гарпунов. Это из её пасти хлынула кровь, смешиваясь с морской водой. Как же много крови, мелькнула мысль, хватит, чтобы окрасить алым все моря и океаны, предвещая конец света, предсказанный пророками морского народа.

В следующий миг Леандра стала женщиной, стоящей в каюте корабля. Поскрипывала обшивка, волны бились о борт. Не было ни акулы, ни крови. Она выпотрошила Холокаи, поглотив его прозу. От него остались только леймако да лангот, бесформенной кучей валяющийся на полу.

Леандра наклонилась подобрать оружие. Распрямилась. И обнаружила, что её голова почти задевает потолок каюты. Она выросла. Руки и ноги налились новой жизненной силой. Рана на спине, оставленная зубьями леймако, затянулась.

Её охватило тошнотворное, людоедское чувство. Она осознала, что отчасти превратилась в того, кого сожрала. Сердце защемило от печали. Леандра глубоко вдохнула, прогоняя её. Иначе поступить было нельзя. В памяти всплыл образ парализованного отца, повалившегося на спину, и она взмолилась о том, чтобы мать нашла способ его вылечить.

Затем Леандра задумалась о том, кем же она стала, если смогла отравить собственного отца и разодрать на части двух богов. Думала о смутно ощущаемой пока судьбе, становящейся всё ближе и ближе. Когда она сфокусировалась на этой мысли, боль ушла. Мир показался кристальным в своей ясности.

Леандра покинула каюту и поднялась на палубу. Там её ждал Дрюн. Увидев Леандру, он потемнел лицом, прижав к сердцу обе пары рук. Она протянула ему леймако.

– Отдай это Пелеки и скажи, что я видела, как уплыл Холокаи. Мы продолжим на всех парусах идти к Скважине. Переговорив с ним, возвращайся ко мне.

Она заняла своё излюбленное место на передней палубе и уставилась в воду, в которой уже отражалось голубеющее рассветное небо. Она знала, что стоит ей погрузиться в море, тело сделается длинным и белёсым, отрастут плавники, зубы и чешуя. Там, в глубине, она бы наяву пережила захваченные у Холокаи воспоминания о великолепных охотах и пьянящем запахе крови…

– Леа!

Она обернулась на голос Дрюна.

– Пелеки говорит, что мы уже подходим к Скважине.

Она кивнула и облокотилась о леер.

– Какие странные дни. Странные и кровавые.

– Капитан Холокаи? – Дрюн подошёл ближе и взялся за леер всеми четырьмя руками.

– Моя мать взяла в заложники его сына.

– У него есть сын?

– Родился несколько дней назад. Бедный Кай, это его и подкосило. Он не мог действовать иначе.

– Понимаю. Когда ждать его нового воплощения?

– Я поглотила большую часть его прозы, – она распрямилась во весь свой новый рост. – Существенная часть молитв, обращённых к нему, отойдёт ко мне. Но если паства не поленится, вскоре появится новый Кай, плавающий вокруг острова. Может быть, он даже вспомнит, что должен служить мне, но не более.

Они постояли в молчании.

– Как ты себя чувствуешь?

– На сердце камень. Но антилюбовное заклятие помогает мне мыслить ясно.

– Насколько ясно?

– Кристально.

Дрюн не ответил, и они продолжили разглядывать торчащие повсюду острова. Дул свежий ветерок. Пелеки обогнул очередную известняковую глыбу, и в каменном лабиринте показалась Скважина.

Низкий отлив позволял им беспрепятственно проникнуть во внутреннюю лагуну острова. Пусть физически Леандра не устала, при виде знакомых пейзажей её тайного поселения сердце сладко заныло. Особенно она соскучилась по мастеру Ало и его язвительным, но таким привычным жалобам.

Впрочем, радости предстоящий разговор со стариком не сулил. Придётся рассказать ему о новых трудностях и опасностях, а также о том, что ей не удалось раздобыть денег. Ладно, сейчас это было не так важно.

Леандра поняла, что близость Дрюна её успокаивает.

– Дрюн, не окажешь мне услугу? – неожиданно для самой себя спросила она.

– С удовольствием.

– Объясни, почему ты решил войти в иксонский пантеон. Зачем тогда вломился в мою спальню и признался, что ты – неодемон?

– Одним из условий моего обращения, насколько я помню, было забвение прошлого. Ты обещала мне помилование и прощение.