не мог подняться, лишь загребал руками и ногами пыль, выгибался, пытаясь сделать хоть вдох. Но дыхание, дар богов, ускользало от него, и никто ничего не мог с этим поделать, ни Пелам, ни Осман.

Тяжело, рвано дыша, Чеда взглянула на трибуны. Шарахани кричали и бесновались, приветствуя ее. Толпа выла, но то был не насмешливый вой – они восхищались ее злостью, ее умениями. Лишь один человек у края стены не смеялся и не кричал. Просто смотрел на Чеду, пораженно открыв рот.

Эмре. Эмре смотрел с трибун, как она стоит над убийцей его брата, будто аватар самого Бакхи. Смотрел так, будто это она убила Рафу.

Ясно как день, она должна была сказать ему, что идет убивать Саадета. Но скажи она, Эмре пошел бы мстить сам. И погиб бы.

Она молчала, чтобы защитить его, но теперь, при взгляде на радостную толпу, Чеде начало казаться, что она предала Эмре. Он, похоже, почувствовал то же самое, потому что когда Саадет затих и Пелам бросился к нему, пытаясь вернуть к жизни, Эмре отвернулся и скрылся среди стоящих в проходе. Хамид, бросив на Чеду виноватый взгляд, ушел следом. Остался лишь Тарик. Он глянул на нее с отвращением, будто она предала и его тоже, и поспешил за ними. Чеда осталась одна среди ликующей толпы.

Глава 46

Когда Рамад ушел, Чеда выбралась на крышу своего глинобитного домика и присела на край – точно так же, как недели назад, в ту ночь Бет За'ир, когда ждала Эмре, все не возвращавшегося с задания. Она и сейчас пошла бы искать его, но в этот раз понятия не имела, куда. Оставалось только ждать. И она ждала, молилась за него. Но вот наступила ночь, Риа вошла в зенит, а он все не появлялся. С первыми лучами солнца Чеда написала записку и сунула Эмре под подушку: «Уходи и не возвращайся. Найду тебя, как смогу».

Она забрала из потайной ниши коробочку с лепестками, размолола их в пыль и вышвырнула в окно. Достала мамину книгу, осторожно вырвала стих, с которого все началось:

Смертоносное древо – вот дом для тебя,

Жди – родная рука упокоит, любя.

Над тобою богиня поплачет, скорбя.

Не в тенях ли последний приют для тебя?

Как ни тяжело было, но она поднесла страницу к догорающей свече, отогнала мысли о том, что сжигает память о маме, и представила Айю по ту сторону огня. Может, в пламени она увидит знакомые слова и вспомнит свою прошлую жизнь, вспомнит дочь?

Бумага вспыхнула, осветив комнату – чужую. Место, в котором они с Эмре прожили столько лет, родное и безопасное, исчезло, а помещение вокруг стало всего лишь воспоминанием. Но вот огонь погас, оставив только пепел да восковую лужицу свечи. Теперь эта комната – темные, незнакомые стены, в которые не за чем возвращаться.

– Прости, мама, – прошептала Чеда и ушла, сунув книгу в кошель на поясе.

Она добежала до Таурията по пустым, тихим улицам. Даже если Девы еще разъезжали по городу, их коней больше не было слышно.

Стена отчего-то показалась выше, чем обычно, чернели обугленные зубцы, и яркая темная полоса протянулась сверху донизу. На стене дюжина Дев несла караул.

Чеда последила за ними немного, но они были настороже, проскользнуть мимо не вышло бы. Поэтому, чтоб не попасть под горячую руку, Чеда, не скрываясь, прошла через площадь и постучала в ворота, чувствуя себя как нищенка, пришедшая за подаянием.

– Кто идет? – спросила со стены одна из Дев.

Чеда отошла, чтобы видеть, с кем говорит.

– Это я, Чедамин Айянеш'ала.

– Где ты была, голубка?

– Я ходила домой, навестить семью.

– Разве не мы твоя семья? – спросила другая Дева.

– Я вас совсем не знаю.

Повисло молчание, словно весь Шарахай замер на мгновение. И вдруг ворота медленно, со скрипом распахнулись, выпуская Сумейю с непокрытой головой, в развевающемся черном платье, с таким же черным клинком в руке и огнем в глазах. Она схватила Чеду за волосы и втащила во внутренний двор. Чеда попыталась вырваться, но хватка Сумейи была сильна, и опереться оказалось не на что. Несколько раз Чеда споткнулась, но Сумейя не давала ей упасть, держа за волосы, и, как только ворота закрылись, швырнула на землю.

– Твое имя теперь священно. Ты не можешь орать его перед воротами, будто какая-то побирушка.

Чеда бросила быстрый взгляд на стену. Значит, та Дева спросила ее имя, чтобы посмеяться.

– Я не знала.

– Конечно, ты не знала. Ты ничего не знаешь. Воровка, которой повезло быть одной крови с Королями! Только это тебя и спасло.

Чеда попыталась встать, но Сумейя пнула ее. Она попыталась снова, быстрее, но и на этот раз Сумейя пинком сбила ее на землю. В третий раз Чеда успела перехватить ее ногу и взметнулась, делая подсечку. Однако Сумейю не так просто было достать. Она кувыркнулась через плечо и, вскочив на ноги, выхватила саблю, направила клинок на Чеду.

Этот клинок… Чеда никогда еще не видела его так близко при дневном свете. Он похож был на луч тьмы, на вещь, которой никогда не касалось солнце.

Чеда приготовилась защищаться, бежать, но она знала, что надолго это Сумейю не задержит, – научилась оценивать противника за много лет в Ямах. Эта женщина на пике своей силы и таланта, какого Чеда еще не встречала. Она вжалась в стену и метнулась влево, но Сумейя с улыбкой загородила ей путь.

– Куда ты ходила ночью, воровка?

По дороге обратно Чеда раздумывала о том, что нужно сказать, но на деле ответ был только один:

– Я ходила предупредить Эмре.

Сумейя взглянула на нее яростно и насмешливо.

– Думаешь, он теперь в безопасности?

– Ты его не найдешь, если он этого не захочет.

– Ты меня недооцениваешь, девчонка. Знаешь обо мне еще меньше, чем о своем отце. Поверь мне, я упорная. Если захочу найти твоего Эмре, найду его, а затем…

– Опусти саблю!

К удивлению Чеды, Сумейя немедленно послушалась и обернулась на голос. Чеда успела заметить краску стыда на ее щеках. Но кто мог пристыдить Первого стража?

Чеда, впрочем, догадывалась.

Она обернулась и на мгновение решила, что видит оживший парадный портрет.

К ним подошел высокий, внушительного вида мужчина в черном тюрбане. Такой же черный тауб охватывал его сильное тело. Никаких украшений он не носил, лишь татуировки покрывали его руки, темнели в уголках глаз. Рисунки на тыльной стороне