— Если вы ничего не знаете о Юге, то это не значит, что Юг ничего не знает о вас.

— Мариэльд? — Горрон обратился вежливо к хозяйке Ноэля.

— Я ничего не говорила Пацелю, — спокойно ответила та и продолжила дальше любоваться заснеженными полями с ветряными мельницами. — Но он прав.

— Мари, мы минуем мост на Драурге завтра? — Пацель достал книгу и принялся читать, показывая и своим вопросом, и видом, что он не желает продолжать общение с Горроном.

— Да, Пацель. И завтра мы повернем на северо-запад, а Горрон отправится в Брасо-Дэнто на север, если ты клонишь к этому.

— Хорошо, спасибо, моя дорогая.

Горрон де Донталь деликатно улыбнулся и Мариэльд, и Пацелю, и Юлиану, и, наверное, всем вокруг, а потом провалился в думы, периодически поглядывая на мага.

Чем севернее продвигались всадники, тем сильнее укрывался Пацель своим подобием головного убора, и теперь лишь янтарные глаза и широкий нос выглядывали из-под плотно обмотанного со всех сторон лица шарфа. От забавного вида мерзнущего мага Горрон и слуги тихонько усмехались, но, похоже, Пацеля это не волновало.

— Уважаемый Пацель, вам бы еще сверху один плащ, а то совсем замерзли, — Уильям попробовал снять накидку с себя и передать ее магу, но тот вежливо отказался.

— Не стоит… Спасибо, юноша… Хотя… От ваших перчаток с обрезанными пальцами я бы не отказался, — произнес Пацель. — В них куда удобнее читать.

Уильям кивнул и передал лекарю из Детхая свои перчатки, плотные и теплые. Радостно улыбаясь, маг надел их, снова нахохлился от холода и снова потерялся в книге.

Вечером отряд решил остановиться в каком-то небольшом безымянном городке, чтобы переждать вновь нарастающую метель и отдохнуть в тепле и уюте. Замотанный со всех сторон маг на этот раз не привлек никакого внимания к своему лицу, которого просто-напросто не было видно, и всадники, спешившись, спокойно расселились по комнатам.

Утром путники продолжили путь, в полном молчании. К полудню по заснеженным и белым равнинам они подошли к реке Драург — перепутью. Дорога на север, даже скорее на северо-восток, через мост вела к Брасо-Дэнто, а уходящая влево тропа вела вдоль замерзшей и покрытой толстым льдом реки на северо-запад, к тракту в Офурт.

— Ну что ж, Лилле Аданы, был рад увидеться с вами, — с чувством произнес Горрон и с теплотой взглянул на сына Мариэльд. — Юлиан, желаю вам счастья от всего сердца! Что-то мне подсказывает, что когда мы увидимся через девяносто восемь лет, вы приятно удивите всех нас.

— Спасибо вам, господин Донталь, — с улыбкой на лице ответил Уильям и подал руку герцогу. — Я был рад знакомству с вами и тоже надеюсь увидеться через девяносто восемь лет. А что, кстати, будет через этот срок?

— Сирриар — полторы тысячи лет с момента основания клана Сир’Ес Летэ фон де Форанциссом.

— Значит большой праздник… — протянул Уильям.

— Да. И там будут абсолютно все Старейшины, от мала до велика, от самых нелюдимых до самых общительных.

— До встречи, Горрон, — покровительственно склонила голову Мариэльд.

— И тебе всего хорошего, Мариэльд.

Герцог, помахав семье Лилле Аданов, проехал со своими тремя слугами деревянный невысокий мостик и, постоянно оглядываясь на мага, направился на северо-восток, в Брасо-Дэнто.

Ноэльцы повернули на северо-запад и двинулись в сторону Офуртского тракта, по которому когда-то везли раненого Уильяма из Больших Вардов в Вороний замок.

Дни стали похожи один на другой. От восхода до заката солнца Уильям ехал среди белоснежных равнин с разбросанными посреди полей поселениями и городами. Западная сторона Солрага действительно была более обитаемой, и люди здесь жили зажиточно, на пышных нивах и среди плодовых садов. Ветряные мельницы попадались то тут, то там, и Уильям любовался этими странными сооружениями.

Уильям часто возвращался мыслями на суд, но сердце его уже болело не так сильно, а душа, кажется, медленно зацветала, вырываясь из плена опустошения. Да, перед глазами еще стоял Филипп, этот подлец, но Уильям настойчиво старался изгнать его из своей памяти, как изгонял и всякие воспоминания о Брасо-Дэнто, о Йеве. Ах, Йева. Умом Уильям понимал, что девушка может и хотела сказать правду, но, верная отцу, не могла. А вот сердцем простить, увы, не мог.

Уильям так остро желал забыть графа, что ему уже не казалась ужасной идея отправиться в Ноэль. Право же, там, у моря, о котором рассказывала Фийя, он сотрет из головы этого изменника. Так он думал, уверенный, что в один прекрасный день он действительно все забудет.

Мариэльд же, сидя по ночам в кресле и поглаживая руку Уильяма, постоянно напоминала сыну о просьбе называть ее матерью, но тот лишь виновато качал головой.

Впрочем, всегда теплый и ласковый взгляд Мариэльд, ее внимание и готовность честно отвечать на любой вопрос стали усмирять подозрительность Уильяма, как вода точит камень. Женщина рассказывала истории о своей жизни, вытягивала сына на живой разговор, тот говорил о себе, делился впечатлениями и к моменту приезда к Большие Варды молодой Старейшина стал относится графине пусть и не с любовью, но с уважением и теплотой.

Благожелательно настроенный к Уильяму Пацель с радостью рассказывал о веномансии, хоть и постоянно мерз. У этого мага была удивительная черта. Обо всем, что касалось обычного обыденного общения, он говорил расплывчато, ибо создавалось впечатление, что он просто устает от долгих диалогов — Пацель мог резко прекратить разговор, просто замолкнув и уткнувшись в книгу.

Но едва речь заходила о науках, то янтарные глаза мужчины молодели, в них появлялся блеск, и маг мог часами рассказывать о действии какого-нибудь яда, об изготовлении противоядия для него. Уильям заслушивался с открытым ртом, и интерес к показавшейся поначалу скучной науке все рос и рос.

Холодными северными ночами Фийя, которая спала теперь вместе с Уильямом, даже если комната была более чем с одной кроватью, грела его поцелуями и прикосновениями. Девушка ничего не требовала, и, похоже, ей действительно пришелся по душе красивый молодой мужчина. Тот в свою очередь тоже старался заботиться об этой юной служанке и относился к ней уважительно. Пусть любви между ними и не было, но привязанность родилась быстро.

С рассветом Фийя, укрыв спину одеялом и касаясь сидящего с краю кровати Уильяма обнаженной грудью, ловко расчесывала его короткие и чёрные как смоль волосы, переплетая заново маленькие серебряные трубочки и продевая через них пряди. Уильям ворчал, считая, что не мужское это дело — украшать волосы, но служанка качала головой и настойчиво спорила, утверждая, что в Ноэле все знатные мужчины следят за собой.

Он вскользь познакомился и с Кьенсом, и с Адой, и с Пайотом. Стража Ноэля, сопровождавшая Лилле Аданов, оказалась абсолютно безмолвной. Удивленный такой вышколенностью Уильям пытался заговорить и с ними, но те отвечали в солдатском стиле — не более чем нужно, используя минимум фраз. И слуги, и воины держались всегда поодаль от господ, не смея даже поравняться с ними в дороге.