— Я действительно виноват, — тяжело сказалДронго. — Я хотел найти того, кто забрал эту щетку, но упустил из видаодно важное обстоятельство. Но это сейчас не важно. А насчет маниакальнойдепрессии… Боюсь, что ею страдает большинство политиков в бывшей Югославии,разодравших страну на части и спаливших ее в огне гражданской войны.

— Может, ты мне объяснишь наконец, чтопроисходит? — спросил Вейдеманис. — Какое обстоятельство ты упустил?О чем вообще идет речь?

Вместо ответа Дронго тяжело поднялся со стула и пошел квыходу. Все смотрели на него. Не обернувшись, он вышел из зала. Следом бросилсяЭдгар.

— Тоже мне аналитик, — громко сказал кто-то изсотрудников ФСБ, — принял психа за шпиона.

Но его никто не поддержал. Только Пацоха укоризненно покачалголовой, взглянув на офицера. И тоже не проронил ни слова. Все расходилисьмрачные и недовольные друг другом. Анджевски и Джепаровски поехали в больницу,чтобы помочь своему другу преодолеть кризис. В конце концов они все когда-тобыли гражданами одной страны и продолжали дружить, невзирая на государственныеграницы и распри, раздиравшие их некогда единую родину.

Они долго ходили по городу, и Дронго все это время молчал.Тактичный Вейдеманис старался не беспокоить друга, понимая, как тому тяжело. Илишь часа через полтора, когда Дронго, наконец, спросил его, что он обо всемэтом думает, Эдгар честно ответил:

— Ничего не понимаю. С одной стороны, ты разоблачилСелимовича, а с другой, сам опровергаешь себя и говоришь, что он не тот, коготы искал. Ты меня извини, но я не совсем понимаю ход твоих рассуждений.Получается, что это не он взял щетку.

— Нет, — сказал Дронго, — как раз получается,что он.

— И он не имеет никакого отношения к Бискарги?

— Не имеет, — подтвердил Дронго.

— В таком случае я тоже идиот, ничего не могу понять.

— Я тебе объясню, — Дронго помолчал еще несколькоминут и затем сказал: — Меня очень интересует эта история с исчезнувшейщеткой. Дело в том, что она не должна вписываться в логику моих рассуждений.Ведь Бискарги не выбросил ее следом за Темелисом. А логично было предположить,что он ее выбросит. Но вместо этого он оставил щетку и подбросил пуговицуШпрингера. Получается, что он намеренно оставил щетку и пуговицу Шпрингера,чтобы главное подозрение пало на Стефана.

— Возможно, — кивнул Вейдеманис, — но тыраньше был другого мнения, считая, что убийца мог забыть щетку.

— Да не мог он ее забыть, — хмуро сказалДронго. — Это профессиональный убийца, и оба убийства он мастерскирассчитал. И такой глупый прокол. Мы часто приписываем свои ошибки другим,полагая, что все можно объяснить подобным образом. А это была моя ошибка. Оннамеренно оставил щетку, чтобы я ее нашел. И пуговицу, которую он оторвал отрубашки Шпрингера.

— Предположим, что это так. Но я не понимаю, что новогоэто тебе дает.

— Вот-вот. А теперь послушай. Темелис вошел в тамбур,именно тогда, когда Бискарги сломал дверь. Совпадения быть не может, этопонятно. Бискарги не стал бы так глупо рисковать, сначала сломав дверь, а затемотправившись на поиски греческого журналиста. Значит, был сообщник. Этотсообщник привел Темелиса в тамбур и, может быть, даже помог Бискарги совершитьубийство. Тогда получается, что этот напарник видел, как Альваро намеренно неубрал щетку, заботливо оставив ее под умывальником. Но если это так, а этодействительно так, то почему тогда сообщник, вернувшись в поезд, решилиспортить план Бискарги и забрать щетку? Получается, что он просто подставилАльваро, оставив там эту пуговицу, которая ничего не доказывала без щетки. Вотэто меня все время мучило. Пока я не понял главного: Мехмед Селимович не былсообщником Бискарги. Это всего лишь помешанный на ненависти ко мне человек.Даже не ко мне, а к войне и всем спецслужбам, олицетворением которых я для негостал.

— Не понимаю, — растерянно пробормоталВейдеманис, — ты хочешь сказать, что это был не он?

— Конечно, нет. Он нашел щетку и забрал ее, чтобызапутать мое расследование. Он считал, что таким образом помогает АльвароБискарги в борьбе против меня. Но он не понимал, что убийца нарочно оставил этущетку. Тогда выходит, что Селимович не был сообщником Бискарги. И я, кажется,знаю, кто это, как бы невероятно это ни звучало.

— Ну и кто же помог Бискарги выбросить Темелиса извагона? — спросил Эдгар.

— Сейчас расскажу, — кивнул Дронго.

Он начал говорить и, когда закончил, Вейдеманис с невольнымуважением посмотрел на Дронго и пробормотал:

— Может, мне стоит начать писать мемуары, как докторуВатсону? Думаю, что смогу на этом заработать.

— Не сможешь, — грустно ответил Дронго. —Если начнешь писать правду, то выяснится, что я допускаю ошибки. А если будешьпубликовать неправду, это быстро всем надоест, в том числе и тебе.

— Мне никогда не надоест общаться с тобой. —ответил Вейдеманис. — Ты хочешь, чтобы я позвонил Потапову и рассказал емуобо всем?

— Нет.

— Почему?

— Это мое личное дело. ФСБ не имеет к этому уженикакого отношения. И я не намерен ничего предпринимать, пока мы не окажемся вВаршаве. Через неделю мы будем в Польше. Там у нас и состоится последний раунд.Мне не нужна для этого помощь ФСБ.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил Эдгар.

— Пожми мне руку, — вдруг попросил Дронго. —Я все еще хочу чувствовать себя порядочным человеком, даже после этого случая сМехмедом Селимовичем. Я должен был догадаться раньше. И по тому, что он, глядяна меня, скрывал свои глаза за темными очками, и по тому, как у него дрожалаправая рука. Я обязан был догадаться! И дело даже не в нем, дело во мне самом.Как считаешь, у меня есть шансы выйти из этого кризиса?

— Никакого кризиса нет, — уверенно сказалЭдгар, — ты его просто придумал. На фоне молодых людей, которые тебяокружают, ты совсем не теряешься. Я думаю, что ты провел лучшее расследование всвоей жизни. Благодаря тебе был предотвращен взрыв в саду «Эрмитаж». Удалосьсорвать план Городцова и Баширова по дестабилизации положения в России.Благодаря тебе был разоблачен Альваро Бискарги, который действительнопродумывал свои убийства до мелочей. И, наконец, сегодня ты поставил последнююточку. «Литературный экспресс» останется в памяти людей как твоя лучшаяоперация.

— Не уверен, — тихо сказал Дронго. — Ядопустил слишком много ошибок. Я должен был все понять еще в Португалии, когданас обстреляли. Я должен был вычислить Бискарги чуть раньше и почувствоватьсостояние Селимовича. Кстати, руку ты мне все еще не пожал.

Вейдеманис остановился. Протянул руку.

— Если бы не ты, — сказал он своим хрипловатымдрогнувшим голосом, — меня бы уже давно не было на свете. Я хочу, чтобы тызнал: в тот день и час, когда во всем мире у тебя не останется человека,которому ты можешь рассказать о своей боли, я готов тебя выслушать и пожатьтвою руку. Всегда.