— Ну вы же читали про ночлежные дома, — напомнилДронго. — Представьте, что вы в одном из них.

— Я скорее представлю, что превращаюсь в паука, —ответила Мэрриет, — в большого паука, как у Кафки. А куда вы несете свойчемодан?

— Здесь у меня книги, отвезу их другу, — совралон, чтобы не говорить про свой переезд.

— Все время книги, — засмеялась Мэрриет. — Мыс Мулаймой отправили целую коробку книг домой. И даже два раза просили Неллипринять наши вещи, чтобы отправить в Берлин.

— Я тоже передал ей часть своих книг, — улыбнулсяДронго, — я накупил их здесь довольно много.

— Мулайма даже выписала себе книги по почте, —вспомнила Мэрриет. — И получила посылку в Ганновере.

В каждом городе участникам поездки дарили огромноеколичество журналов и книг. Именно поэтому им было разрешено сдавать вещи внемецкий оргкомитет, чтобы отправлять их в Берлин, где их можно было быполучить по завершении путешествия. Но многие отправляли книги домой.

Он приехал в «Невский палас» и не успел принять душ, как емупозвонил Вейдеманис.

— Можно я к тебе поднимусь? — спросил Эдгар.

— Я начинаю тебя бояться, — пошутил Дронго, стоя вванной комнате. — Откуда ты узнал, что я здесь?

— С кем поведешься, — парировал Вейдеманис. —Ваша первая гостиница находится на Литовском проспекте, а отель «Невский палас»буквально за углом, на Невском. Я подумал, что ты обязательно переедешь. Ипозвонил, чтобы узнать, в каком ты номере. Вот и весь секрет. Тебе ведь нужнобыть поближе к ним. И вряд ли ты стал бы переезжать куда-нибудь далеко.

— Да, — согласился Дронго, — ты меня убедил.Поднимайся, я как раз вылезаю из ванной.

Через несколько минут они с Эдгаром сидели в баре. Дронго,как всегда, заказал себе чай, Вейдеманис такой же привычный кофе.

— У меня остались трое подозреваемых, — напомнилДронго, — и сегодня все трое будут на пресс-конференции в манеже. Значит,есть возможность поговорить с каждым. Я тебя прошу быть там в четыре часа дня.Только не опаздывай. Сумеешь пройти без пригласительного билета?

— Конечно, — кивнул Вейдеманис. — Значит, тыдумаешь, что подозреваемый в числе этих троих?

— Остались только они. Двое немного понимаютпо-гречески, а Иван Джепаровски вообще хорошо говорит на этом языке, а ведьТемелиса кто-то позвал в тамбур. Сильвия не помнит, кто, хотя Темелис прошелмимо нее. И это понятно, ведь она говорила с женихом. Но, кроме нее, этот же разговорслышала из своего купе Виржиния Захарьева. Кто-то позвал Темелиса. И япопытаюсь выяснить, кто именно. Вот и вся логика. Сегодня в четыре часа мыпостараемся найти преступника.

— Будь осторожен, — предупредил Эдгар, — онможет быть вооружен.

— Не думаю. Этот человек не убийца, зачем ему такподставляться?

— В любом случае возьми пистолет. Бискарги ведь хотелтебя убрать.

— Ты лучше позвони Потапову и попроси, чтобы прислалтуда официальных представителей ФСБ. Желательно двоих или троих. Надеюсь, онине пошлют к нам Хоромина.

— Нет, — засмеялся Вейдеманис, — можешь бытьуверен. Я позвоню Потапову и постараюсь его убедить. Ты убежден в своих силах?

— Не до конца. Меня что-то смущает. Но я постараюсьпреодолеть в себе это чувство.

— Увидимся в манеже, — сказал Эдгар, поднимаясь состула.

Дронго, допив свой чай, вышел на улицу. Город действительнобыл неухоженным и блеклым. Перестройка, начатая столько лет назад, отразиласьна Ленинграде-Санкт-Петербурге явно не лучшим образом. Бывший мэр, уже умершийк этому времени, был больше политиком и демагогом, чем хозяином города. Анынешний успел отличиться только гибкостью спины и умением предавать своиххозяев, сдав поочередно сначала бывшего мэра, потом бывшего президента, затембывшего премьера, ставшего лидером движения, в котором далеко не последняя рольотводилась нынешнему главе Санкт-Петербурга. Он сдавал всех, чтобы уцелеть, идобился своего, сумев остаться на своем посту. Но городу, великому городу,которому так недоставало внимания и заботы рачительного хозяина, не стало отэтого лучше.

Дронго шел по улицам и мрачно замечал покосившиеся оконныерамы, давно не чищенные памятники, выбоины на тротуарах. Но он умел видеть идругое. Он видел лица горожан. Он намеренно разговаривал с ними, едвапредоставлялась такая возможность. И он чувствовал, как несколько отходит. Этобыли те самые ленинградцы, которые в массе своей составляли оппозицию режимуСталина в тридцатые годы, которые умирали в голодном блокадном городе, но непомышляли о его сдаче во время войны, которых уничтожали в конце сороковых заих вольнолюбивый дух, которые сделали свой город настоящей культурной столицейстраны, где подлинная интеллигентность была не признаком слабости, апроявлением силы. Горожане не изменились. Словно они жили в другом времени и вдругом городе. Люди не разучились улыбаться, они говорили на неповторимомрусском языке, не коверкая слова, как в других регионах страны. Они уступалидорогу женщинам, вежливо извинялись и снисходительно прощали приехавшим ихстранности и слабости. Это был город, в котором не было агрессивной энергетики,словно культурная аура, копившаяся в его воздухе столетиями, все еще оказываламагическое воздействие на его жителей.

К манежу он подошел в прекрасном настроении. Он успелпройтись по Невскому и выйти к Неве. Почему-то вспомнились слова Бродского: «НаВасильевский остров я приду умирать». Умирать не хотелось. После прогулки онпочувствовал прилив сил. У здания Исаакиевского собора он встретил ИванаДжепаровского. Тот стоял у ограды, молча разглядывая величественное сооружение.

— Удивительный город, — вздохнулДжепаровски, — я здесь часто бывал раньше. Я редко вижу сны, но если вижу,в них всегда присутствует частичка этого города.

— Я его тоже люблю, — признался Дронго. —Очень люблю. И жаль, что он сейчас в таком состоянии.

— Это пройдет, — отмахнулся Джепаровски, —главный капитал — это его люди. Если они любят свой город и верят в него, всебудет хорошо, поверьте мне, я знаю, что говорю.

— Вы идете на пресс-конференцию?

— Конечно. Осталось десять минут.

— А другие участники будут?

— Все будут. А как же иначе? Я успел вколоть себе дозуинсулина сегодня утром, чтобы не отвлекаться на разные пустяки.

— Вы каждый день делаете себе укол?

— Каждый день. Вообще-то нужно два раза в день, но уменя не такая запущенная форма диабета, и я делаю один укол, обычно днем. Апочему вы спрашиваете?

— Днем, — повторил Дронго. — А в поезде вытоже делаете себе уколы?

— Разумеется. Обычно мне помогает Селимович, он умеетэто делать. Он ведь был на войне, видел такие ужасы. Я ему очень благодарен запомощь.