— Когда ты разоблачал Бискарги, в списке былосемеро, — вспомнил Вейдеманис, — семеро мужчин. Сейчас их меньше?

— Думаю, да. Из той семерки уже нет Бискарги, не нужносчитать Георгия Мдивани, который был со мной, Шпрингера, против которогоБискарги устроил провокацию. Вряд ли Стефан был его помощником, иначе он нестал бы его так подставлять. И, наконец, Павел Борисов. Он все время вертелсяоколо убитого.

— Тогда остаются трое, — подвел итог Эдгар, —Анджевски, Джепаровски и Селимович. Кто из них?

— Все трое знают греческий язык, — заметилДронго, — причем, Джепаровски знает его очень хорошо. А это важно дляпонимания преступления. Я думаю, нужно проверить каждого.

— Завтра прием у президента Эстонии, — напомнилЭдгар.

— Да, — кивнул Дронго. — Счастливые люди этиэстонцы. Ничего не боятся, не ищут возможных убийц по всему миру. И ихпрезидент готов встретиться с гостями, которые приехали в его маленькую страну.Может, так и нужно. Может, идеальное состояние — это быть гражданином вот такойчистой, ухоженной маленькой страны.

— Я, между прочим, из соседней страны, — сухонапомнил Вейдеманис, — но меня там не ждут с распростертыми объятиями.

— Не нужно было работать в КГБ, — сразу ответилДронго. — Ты знаешь, Эдгар, сколько ужасов мне рассказывали прибалты отвоей бывшей организации. У них нет семьи, не пострадавший от твоих коллег.

— Между прочим, и наша семья была выслана вСибирь, — сухо напомнил Эдгар. — Но я не стал ни националистом, нирусофобом, как видишь.

У тебя была такая замечательная прививка, как твой отец,Эдгар, а у других ее не было. Могу сообщить тебе новость: многие писателиготовят обращение к президенту России с просьбой прекратить войну в Чечне. Мнеотвратительны бандитизм и терроризм в любом виде, и ты прекрасно знаешь, как явсю жизнь с этим боролся. Но я подпишу письмо, мой дорогой друг. И сделаю этообязательно, хотя бы из уважения к самому себе. Иначе я не смогу объяснить моиммолодым коллегам, почему, протестуя против войны в Югославии, я молчаливосоглашаюсь с войной в Чечне.

— Ты еще об этом расскажи Потапову, — развелруками Вейдеманис. — Ну как ты можешь подписать такое письмо? Ты ведьзнаешь, что произошло в Москве, какие там были взрывы, трагедии.

— Знаю. И, безусловно, осуждаю это варварство, которомунет прощения. Если есть Бог, он не должен молчать. Если есть закон, он долженбыть применен, как бы то ни было, нужно найти нелюдей, совершивших это. Недолжно быть прощения за такие преступления! Но точно такое же варварство —бомбить дом, в котором кроме тех, кто сражается сегодня с федеральнымивойсками, живут женщины, старики, дети. Думаю, ты поймешь мои мотивы.

— Ты удивительный человек, Дронго, — остановилсяВейдеманис, — всю свою жизнь ты потратил на борьбу с персонифицированнымзлом. Ты искал негодяев по всему миру, ты боролся с ними на всех континентах,ты был беспощаден к виновным. А сейчас ты хочешь сделаться пацифистом.

— Ты не находишь, что немного поздно становиться втакую позу? Ты ведь знаешь истинные причины чеченской войны. Это всегда большиеденьги. Кто и когда «сядет» на транскаспийскую трубу, кто будет контролироватьперекачиваемую оттуда нефть, получая за это огромные прибыли, — вот и всяпричина.

— И именно поэтому я подпишу письмо, — твердосказал Дронго.

— Тебя трудно переубедить. Скажи, когда ты уедешьдомой?

— Шестнадцатое июля — последний день, — напомнилДронго, — а утром семнадцатого я вылечу из Берлина.

— Я спросил не об этом. Я думал, ты хочешь найтинужного человека и сразу уехать.

— И я говорю об этом же. Даже если я успею что-нибудьсделать, то и тогда останусь. Мне здесь хорошо. Эдгар, и я не намерен никудауезжать. И передай Потапову, что пособника Бискарги я обязательно найду, еслидаже они мне за это ничего не заплатят. С сегодняшнего дня это мое личное дело.Так и передай.

Они прибыли в северную столицу России в воскресенье, второгоиюля. Большинство участников группы заранее предвкушали восторг от встречи сгородом, который они знали лишь по произведениям Достоевского. Многие хотелипосетить места, связанные с Пушкиным, увидеть знаменитый «Эрмитаж», побывать впригородных музеях, известных на весь мир. И, наконец, увидеть белые ночи, прокоторые столько слышали. Но действительность Санкт-Петербурга ошеломила участников«Литературного экспресса». Город оказался тусклым, как выцветшая картинка.Здания были грязные, неухоженные, с отвалившейся штукатуркой. Тротуары и улицыв центре разбиты, повсюду лежал налет беспросветной нищеты, словно этот городне был двести лет столицей великой империи, словно о его блеске и величии неслагалось столько песен, не писалось столько книг.

Санкт-Петербург, словно в насмешку вернувший свое гордоеимя, выглядел так, будто о нем забыли. Столичный город с некогда великойкультурой и красивейшими дворцами напоминал провинциальный заштатный городок собветшалыми зданиями. Альберто Порлан, влюбленный в Петербург по произведениямрусских классиков, увидев его в подобном состоянии, отказался от экскурсий изаперся в номере, чтобы писать стихи о некогда прекрасной «северной Пальмире»,превратившейся в место, куда не хотелось приезжать.

В последний момент гостям заменили отель «Москва», в которомони должны были остановиться, на другую гостиницу. Возможно, когда-то этагостиница, носившая гордое имя «Октябрьская», была неплохой. Возможно, раньшетак и было. Но теперь все изменилось. Все худшее, что было характерно длясоветских отелей, здесь присутствовало и даже было как бы возведено в степень.Грязные, заляпанные стены коридоров, скрипящие половицы, почти черный отдолгого употребления ковролит. В небольших номерах стояли покосившиеся шкафы иполоманные стулья. Постели иногда не менялись по несколько дней, а с вечерапостояльцев осаждали проститутки, впрочем, милостиво соглашавшиеся невламываться в номера. Дежурные спали прямо на своих рабочих местах, на этажах,а гости обязаны были, уходя, сдавать ключи.

Ошеломленные подобным «сервисом», многие отказывалисьпонимать, что происходит. Дронго, приехавший со всеми, с удивлением, смешаннымс жалостью, смотрел на чудовищное здание и его посетителей. Кафкианскоевпечатление от города усиливала эта гостиница. После сюитов Дортмунда,пятизвездочных отелей Западной Европы, после чистого и ухоженного Таллина,увидеть этот город было шоком для всех. Дронго, по привычке взяв ключи отсвоего номера, сразу заказал по телефону для себя номер в отеле «Невскийпалас», который находился на Невском проспекте рядом с их гостиницей.

Он выходил из отеля с чемоданам в руках, когда увиделспешившую к нему Мэрриет. Голландка, всю поездку предвкушавшая возможностьоказаться в городе Достоевского, не совсем понимала, куда они попали.

— Это ужас, — сказала она Дронго. — Я невидела такого даже в кино.