не заметил. Он помнил, что выбрались они к небольшому дому на краю либертории, и что в доме некоторые окна были освещены, и что завела его бабулька в комнату, уложила на что-то мягкое, и провалился Мяк в тартарары, и сколько времени он провёл в беспамятстве, ему неведомо было.

— Проснулся, — услышал он голос бабульки и открыл глаза.

— Где я? — спросил Мяк.

— Здесь, — ответила старушка. — Отдыхай.

— Зачем? — произнёс Мяк и добавил: — Вы меня зачем это?

— Помирал ты, милок, совсем помирал, — ответила старушка.

— Совсем помирал… — повторил Мяк, закрыл глаза и попытался вспомнить что-нибудь весёленькое, но ничего, кроме колбасы, что принёс недавно Мусьё, на ум не шло.

«Совсем ты, Мяк, духом обнищал», — подумал он и пошевелил сначала руками — руки не болели. Потом покачал правой ступнёй, левой — и остался доволен.

«Вроде всё работает», — подумал Мяк и открыл глаза.

— Ну вот, теперь не помрёшь, — прошепелявила старушка. — А то совсем опаскудились: давеча усопшего на помойку вынесли!

Мякин повертел зрачками. Чистый белый потолок со стареньким абажуром посредине напомнил ему о той комнатушке, в которой они с матерью ютились вдвоём и он, маленький мальчик, был счастлив.

— Да, счастлив, — прошептал Мяк и осторожно, не спеша осмотрел комнатёнку бабульки.

Обиталище его спасительницы поразило его какой-то древней аккуратностью, граничащей и с унылостью обстановки и, может быть, в то же время с некоторой наивностью хозяйки.

В красном углу висела дешёвая иконка, а в противоположном красовался портрет известного революционера и политического деятеля. Мяк, осматривая обстановку, даже немного улыбнулся и спросил:

— Вы верите в Бога?

Старушка отвлеклась от хлопот у старого комода, обернулась и дружелюбно ответила:

— Все верят, только стесняются, а то иногда злятся, что он есть. — Она кивнула в сторону иконки. — А от этого завихрения в голове происходят: мол, нет доказательств, нет чудес — значит, нет его. Вот от этого паскудство идёт.

— Да, — тихо согласился Мяк и почувствовал, что страшно изголодался. — Бабушка, а можно мне поесть чего-нибудь?

Бабулька встрепенулась.

— Вот молодец — есть захотел! Много тебе ещё нельзя.

Она подхватила какую-то тёмную посудину и покормила его с ложечки чем-то вроде кашки. Мяку эта нежная еда понравилась, он съел бы побольше, но старушка убрала посудину со словами: «Через часик ещё подкормлю; лежи, пока я сбегаю по делам».

И Мяк остался один. Попробовал встать, потихоньку свесил ноги с кровати, осторожно поднялся. Голова немного кружилась, слабость чувствовалась во всём теле. Минут десять Мяк осваивал бабулькино пространство. В кресле у окна обнаружил всю свою одежду, натянул на себя бельё, надел штаны и свитер, огляделся. Не хватало куртки, ботинок и шапчонки.

«Спрятала бабулька», — подумал Мяк и приоткрыл дверь.

Из тёмного коридорчика потянуло холодом, и Мяк в нерешительности остановился, закрыл дверь и взглянул на старушечье хозяйство.

— Ну что, Мяк, ты будешь здесь жить? — спросил он сам себя и снова приоткрыл дверь.

Справа на вешалке обнаружились все его недостающие вещи. Мяк окончательно оделся, вернулся в комнатушку и хотел было оставить бабульке прощальную записку, но, не найдя ни бумаги, ни карандаша, оставил эту затею и выбрался наружу.

Солнце приподнялось над крышами одноэтажных домиков. Его лучи ослепили Мяка — он зажмурился и пару минут привыкал к яркому свету. На небольшом крылечке он осмотрелся; маленький дворик и переулок, ведущий к нему, утопали в снегу.

«Вот и пришла красивая зима», — подумал Мяк и, тихонько ступая по узкой тропочке, проложенной от дома, направился к себе в либерторию.

Либертория, укрытая свежим пушистым снегом, искрилась и сверкала на солнце. Сказочный пейзаж радовал глаз, и мусорка — мякинская мусорка — казалась произведением какого-то импрессиониста. Мяк остановился, чтобы передохнуть, постоял несколько минут у того места, где его обнаружила старушка, и почувствовал себя неблагодарным человеком.

Его спасли от смерти, а он, как последняя свинья, сбежал! Сбежал, как собака, не дождавшаяся его! «Собака я и есть. Бездомная собака», — подумал Мяк и двинулся дальше.

У Нуды он долго отогревался у трубы, грыз хлебную корку, что не доел тогда на мусорке. Пошарил по нудинским сусекам, обнаружил несколько белых сухарей. Всё найденное с голодухи употребил и завалился спать на матрас. Спал, наверное, долго, и только в самую ночь услышал голос небритого:

— Явился, лысый глаз! А мы подумали, возвратился.

— Ну и где же ваше сиятельство прохлаждалось эти дни? — прохрипел небритый и пристально взглянул на лежащего Мяка.

— У старушки, — сухо ответил Мяк.

— У старушки, лысый глаз! — повторил небритый. — Небось фанфарики потреблял непрерывно, лысый глаз! Хоть бы нам один доставил!

Небритый уселся в кресло и, оглядевшись, спросил:

— А где все?

— Не знаю, — ответил Мяк и с трудом поднялся с матраса.

— Ну и видок у тебя, Мяк! Худой ужасть как, лысый глаз! — прохрипел небритый. — Заболел, что ли?

— Есть маленько, — ответил Мяк.

Небритый покопался в карманах, достал белую пилюлю и протянул Мяку:

— Кушайте, Ваше величество, лысый глаз!

Мяк недоверчиво взглянул на таблетку и проворчал:

— Стимулятор?

— Ага, лысый глаз, — ответил небритый. — Не боись, взбодрит. Вреда ноль, а организму полезно.

Мяк сунул пилюлю в рот — лёгкая прохлада, обволакивая полость рта, отвлекла от усталости.

— Помогает, — через минуту произнёс Мяк.

— Всем помогает, и тебе поможет, — прохрипел небритый.

— А старушка, видать, утомила тебя, — ехидно добавил он.

Мяк притулился у стола и ответил:

— Она спасла меня от замерзания.

Небритый прокашлялся, несколько раз тяжко вздохнул и мечтательно произнёс:

— Это хорошо, когда женщина спасает мужика! Это, лысый глаз, сверхблагородно и чувствительно. Это не по обязанностям, не по долгу, а по любви.

— По любви? — спросил Мяк.

Небритый закрыл глаза и произнёс:

— Вот именно, по любви. А как же без неё? Без неё ничего не бывает.

У трубы появился Нуда. Он подчёркнуто торжественно нёс впереди себя пакет. Поставив его на стол, изрёк:

— Пируем!

— В честь чего это? — спросил небритый.

— Премию получил, да вот и Мяк объявился — не пропал, как мы думали. Так ему праздник и нам.

Нуда достал из пакета два фанфарика, с десяток пирожков и горсть конфет.

— Заработал? — прохрипел небритый. — Чисто заработал?

— А как же! — радостно ответил Нуда. — Такую бумажку мне кинули!

— Не наш кинул, — вроде как оправдываясь, добавил Нуда и забормотал: — По-нашему ни бум-бум, а что нашему брату надобно, соображает. Вот я и говорю: соображает…

Нуда хотел ещё что-то доложить о своей удаче, но небритый прервал его:

— Так ты на всю бумажку и накупил? — спросил он.

— Ага, — ответил Нуда. — Зато всего много. — Он потянулся к бутылке, открыл её и кинулся искать посуду.

Три кружки и