– А Оливер?

Тут в дверь постучали, и вошла Флоренс, но не в сером муслиновом платье кухарки, а шелковом и нежном, бирюзового цвета, с накидкой на пуговицах поверх него.

Увидев меня, она улыбнулась.

– Рада, что ты проснулась.

– Флоренс временно заняла пост директрисы, – объяснила Максин.

– Отличный выбор, – сказала я, хотя каждое слово отдавалось болью в горле. – Так где Оливер?

– Ты можешь ходить? – спросила Максин.

Я сомневалась, что мои дрожащие ноги меня удержат, но все же села в постели.

– Отведи меня к нему.

Оливер лежал в комнате Максин под балдахином, бледный как призрак.

Я подошла к нему и упала на колени подле кровати.

Его зеленые глаза распахнулись, и я вздохнула с облегчением.

– Ох, слава богу!

Грудь Оливера мерно вздымалась и опускалась, и я была безгранично счастлива видеть его живым.

Он легко коснулся моей руки и слабо усмехнулся.

– Ты плачешь?

– Нет, – всхлипнула я.

– Хорошо. Мне еще столько всего надо у тебя спросить о магии. Ты обещала ответить на весь мой миллион вопросов!

Он улыбнулся, и его лицо сияло ярче полуденного солнца.

Наша невидимая связь казалась неизбежной и искренней. Прочной, как корни растения, что пробивает цемент. И теперь все время на свете было нашим.

Я многое хотела ему сказать, но верила судьбе, что для этого еще представится возможность. Пока было достаточно просто держать его за руку и слушать наше синхронное сердцебиение.

Однако мне нужно было еще кое-что сделать.

Я попросила Флоренс, Максин и Лену встретиться со мной тем же вечером. Мне хотелось объяснить им, что именно произошло.

Проходя мимо кабинета миссис Выкоцки, я ощутила острый укол совести, едва не сбивший меня с ног.

Лена, Максин и Флоренс встретили меня за круглым столиком для завтрака на кухне. Я заварила чай и обхватила свою чашку обеими ладонями, словно пытаясь согреть обледеневшую душу.

Меня слушали с терпением и пониманием. Я рассказала, как невольно убила Выкоцки, хотя она этого не заслуживала. И добавила, что все пойму, если они больше не захотят со мной общаться.

Все три смотрели на меня спокойно и кивали точно в нужные моменты.

Когда я закончила, Флоренс погладила меня по голове:

– Похоже, это был несчастный случай.

– Да, но…

Она оборвала меня без фальшивых улыбок и увещеваний:

– Мы все учимся на своих ошибках, Фрэнсис. Это не значит, что их нельзя искупить.

Я запоздало осознала, что по моим щекам текут слезы. Мне ужасно надоело плакать, и я рассчитывала еще долго этого не делать.

– Вы не считаете меня чудовищем? – спросила я, обводя взглядом подруг.

Лена покачала головой.

– Нет, что ты.

– Про тебя много что можно сказать, но «чудовище» в этот список не входит, – согласилась Максин.

Я сжала чашку в руках. Смерть миссис Выкоцки всегда будет лежать тяжелым камнем на моей душе, но пока этих слов достаточно, чтобы облегчить ношу.

– Вы очень храбро поступили, девочки, – похвалила нас Флоренс. – Мне жаль, что я не могла сражаться вместе с вами, но мне надо было вывести младших учениц из школы после того, как Хелен бежала.

– Бежала?

– Наверное, почуяла беду. И поступила трусливо, – объяснила Флоренс.

Максин вздохнула.

– Ну и к черту ее.

– А кто исцелил Оливера? Можно их поблагодарить? – спросила я.

– Магией особо никого не вылечишь, так что Максин позвала бывшую ученицу «Колдостана», которая занимается медициной в городе. Она осмотрела Оливера и заключила, что ничего серьезного пуля не задела. Главное – избежать инфекции, тогда с ним все будет в порядке. Это просто чудо, что он выжил.

– Спасибо, – сказала я, взглянув на Максин. – Даже не знаю, что еще сказать.

– Какие у нас теперь планы? – спросила Максин.

– Я хочу создать новую академию, в которой магия не будет считаться болезнью и девочки смогут развиваться под нашим добрым руководством, – ответила Флоренс. – Мы с Энн сами будем их тренировать – по-настоящему, чтобы они ко всему были готовы. И для меня будет честью, если вы мне в этом поможете.

Лена не задумалась даже на секунду:

– Спасибо вам за доверие, но я вернусь к своей семье. Я никогда не собиралась здесь задерживаться.

– Понимаю, и полностью тебя поддерживаю, – отозвалась Флоренс. – Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь вам воссоединиться.

– Спасибо, – сказала Лена, а Максин пожала плечами:

– «Колдостан» – мой дом. Я остаюсь.

Быть ведьмой – значит обладать силой в мире, где у женщин ее нет. Я видела, как «Сыны Сент-Друона» использовали магию для развлечений, ради власти, подчинения других своей воле и прочих кошмарных вещей.

Но ведьмы «Колдостана» вовсе ничего не делали со своими силами, и это казалось не менее печальным.

– Да, – сказала я после недолгих раздумий, – я к вам присоединюсь.

Лена уехала в холодный вторник. Я плакала. Она – нет. Но обняла меня и обещала писать.

Аврелия тоже вернулась к семье, всего пару дней спустя. Я переехала в комнату Мейбл, потому что больше не могла находиться в окружении пустых постелей. Мейбл разговаривала во сне, но ее нежный голос напоминал мне о том, что я не одна в темноте, и меня это не смущало.

Рана Оливера затягивалась медленно, как это обычно бывает с ранами от пуль. Мистер и миссис Кэллахан временно переехали в свой дом в Париже, а сына решили пока оставить в «Колдостане». Все-таки официально это был санаторий, и там он находился в безопасности. На диете из мягкого печенья и окруженный заботой девчонок, которым хотелось поиграть в медсестер, он встал на ноги меньше чем за неделю.

Мы с ним взяли в привычку прогуливаться по окраине леса после завтрака – только мы вдвоем, в дружелюбной тишине. Думаю, ему приятно было отдохнуть от хихиканья и романтических вздохов. Ученицы «Колдостана» еще не привыкли к тому, что в академии живет парень.

Моя магия теперь казалась одновременно больше и меньше прежнего. Она походила уже не на животное на цепи, а на мышцу, которая росла и крепла, подобно корням дерева, развивалась вместе со мной. Отчасти она принадлежала близким мне людям, и потому я не боялась ее.

Я научилась верить в чудеса и ценила поистине святое прощение моих подруг. Мы много смеялись вместе, и во мне теплилась надежда на лучший мир. «Колдостан» превратился в более счастливое место, бурлившее девичьим смехом и неуклюжей магией, и оно залечивало мои раны.