В другой раз он произнес:

— Давным-давно… в долине, где сходятся четыре дороги… мы с ней встретились тоже…

Потом я услышал:

— Поступь ее была благородной, а речь доброй…

И еще:

— Мы были молоды тогда… и мы резвились в тех местах, где танцует рассвет…

* * *

Наблюдая очередной, особенно сильный приступ, скрутивший моего друга, я подумал, что мог бы облегчить страдания несчастного, поддержав его выгнутое дугой тело. Я завязал шкуру, положив внутрь разные вещи, чтобы сделать что-то вроде подушки, затем подполз поближе и уже начал пристраивать ее под спину Вайрда, когда он без всякого предупреждения вдруг щелкнул зубами в мою сторону, совсем как настоящий волк.

Ничто не могло облегчить муки несчастного, и он беспрерывно молотил кулаками по земле. А сейчас Вайрд просто прекратил свой продолжительный вой, чтобы повернуть голову, рвануться ко мне и попытаться укусить. И это ему почти удалось: старик лишь на толщину волоса не достал до моего предплечья. Его зубы щелкнули так громко, что я подумал: они, должно быть, сломались! Не сомневаюсь, что они легко прокусили бы мою тунику и вырвали изрядный кусок плоти, если бы только дотянулись до меня. Однако мне повезло: Вайрд просто обрызгал слюной мой рукав. Пока его продолжали сотрясать ужасные конвульсии и он не предпринимал попытки снова наброситься на меня, я воспользовался листьями и небольшим количеством воды из фляги, чтобы стереть смертоносную слюну. И с этого момента я стал держаться от больного подальше.

Когда наконец страшный приступ отпустил его, Вайрд обвесиленно свалился на землю и, почувствовав под собой подушку, пришел в сознание. После того как он восстановил дыхание, старик уже больше не говорил о минувших днях. Он, прищурившись, посмотрел на небо, затем повернул голову в мою сторону, прочистил горло, выплюнул комок похожей на гной слюны и хриплым голосом поинтересовался:

— Который час ночи теперь?

— Сейчас день, fráuja, — с жалостью ответил я. — Солнце уже высоко.

— Акх, тогда, значит, я пребывал в этом состоянии слишком долго. Ты здорово напугался, мальчишка?

— Только когда ты попытался укусить меня.

— Что? — Он так резко повернул ко мне голову, словно снова собирался это сделать. — Ты пострадал?

— Нет, все в порядке, — заверил его я. И небрежным тоном заметил: — Впервые в жизни, fráuja, ты промахнулся.

— Видит Бонус Эвентус[147], я рад, что это так. — Вайрд огляделся, затем с видимым усилием подтянулся к ближайшему дереву и оперся на него. После чего, отдышавшись, сказал: — Мальчишка, я хочу, чтобы ты сделал для меня две вещи. Во-первых, достань веревки из наших вьюков и покрепче привяжи меня к этому дереву.

— Что за глупости ты говоришь? Ты болен! Я не стану этого делать…

— Не забывай, что ты всего лишь ученик! Делай, как тебе велит учитель, ученик, и поступай так, пока он в состоянии отдавать тебе вразумительные приказания. Ну же, пошевеливайся!

Я сомневался, что Вайрд на самом деле в своем уме, но сделал, как он велел. Когда я стал привязывать его к дереву, он добавил:

— Оставь руки свободными. Опасен только мой рот. Мне нельзя дать возможности укусить кого-нибудь еще, кто окажется рядом со мной, когда я буду бредить.

— Никто к тебе и не подойдет, — заметил я. — Ливия говорила мне, что в этом месте Каменной Крыши никто не живет.

— Мы должны побеспокоиться и об обитателях леса тоже. Животные, даже в большей степени, чем люди, которых я встречал в своей жизни, заслуживают этого. Иисусе, мальчишка, привяжи меня покрепче. И убедись, что узлы тугие. Теперь второе. Я хочу, чтобы ты увел отсюда наших лошадей. Потому что здесь нет… здесь нет…

Пытаясь помочь старику, я закончил за него предложение:

— Нет подходящего корма. Или воды, или…

— Аргх-ргх-ргх! — взвыл Вайрд и так бешено изогнулся, что я обрадовался тому, что привязал его. Невероятным усилием воли он постарался взять себя в руки и снова прошептал: — Во имя всех богов… не произноси больше этого слова. Я, должно быть, снова потерял сознание… прежде чем закончил… то, что хотел сказать.

Я послушно стоял и ждал, когда он сможет продолжить.

— Забери лошадей, мальчишка, наши вьюки и оружие. Все наши принадлежности. Верни лошадей в конюшню и…

— Но, fráuja, — запротестовал я, уже чуть не плача. — По совести я не могу…

— Прекрати спорить! Тебе совсем не обязательно оставаться здесь и наблюдать, как я превращаюсь в слабака и слюнявого идиота. Ты ничем не можешь мне помочь, ни молитвами, ни лекарствами… Остается только ждать, что болезнь пройдет сама по себе. Поэтому немедленно убирайся! Жди меня в таверне, я присоединюсь к тебе, как только… как только смогу.

— Интересно, как ты присоединишься ко мне? — Я уже рыдал и не пытался скрыть этого. — Ты же привязан!

— Vái, ты, заносчивый петушок, не считай других глупей себя, — произнес он грубо, как делал это в прежние времена. — Как только я приду в себя и ко мне вернутся силы, я смогу легко развязать любые путы, особенно те, которые наложил неопытный мальчишка вроде тебя. А теперь я приказываю тебе: немедленно ступай прочь.

Продолжая рыдать навзрыд, я собрал почти все, что мы привезли с собой из Хальштата, и взвалил вьюки на лошадей. Я не упаковал только боевой лук Вайрда и колчан, которые повесил себе за спину, а также остатки вчерашнего ужина. Их вместе с флягой Вайрда я положил в пределах его досягаемости, на случай если в перерыве между приступами старик будет в состоянии хлебнуть воды или даже поесть.

— Thags izvis, — проворчал он. — Только сомневаюсь, что они мне потребуются. К завтрашнему утру, надеюсь, я позавтракаю вместе с тобой и Андреасом. Но до этого времени я не хочу видеть тебя. Теперь… huarbodáu mith gawaírthja, Торн.

И больше он не увидел меня. Я уехал с горы верхом на Велоксе и увел за собой лошадь Вайрда, но только на такое расстояние, чтобы старик не мог услышать их случайного ржания. Затем я спешился, снова привязал лошадей, взобрался наверх, медленно, осторожно и тихо, оставаясь невидимым, как учил меня Вайрд. Мне удалось отыскать место, откуда я хорошо видел старика сквозь подлесок, но он при этом не мог заметить или услышать меня; там я присел на корточки и стал наблюдать — часто вытирая слезы, которые застилали мне глаза.

Довольно долго он просто лежал, опершись на дерево, уставившись в пустоту. До чего же жалкий был у него вид. Костлявый, немощный, вконец ослабший, борода всклокочена, а волосы спутаны. Вскоре стало ясно, что Вайрд только и ждет того момента, когда, по его расчетам, я уже спущусь с горы, потому что он вытянул вперед дрожащую руку, поднял с земли и открыл оставленную мной флягу и вылил воду из нее себе на голову.