— Я слышал, будто эта тропа постепенно переходит в дорогу, которая ведет из этой провинции в другую, и что где-то там есть широкая река, а на этой реке стоит довольно большой город.

— Да? И что же это за другая провинция? Как называется река? А город?

— Ты хочешь знать их названия? Акх, путник, если у них и есть имена, я не могу тебе их назвать.

В другой раз, когда я ехал один по широкой проезжей дороге, Велокс внезапно навострил уши. Почти одновременно с ним я услышал далеко впереди нас звук множества копыт, которые ударяли о землю так, словно лошади шли рысью. Я остановил Велокса и прислушался. Через мгновение я смог расслышать лязг и скрип, звуки исходили не только от седел и упряжи — так оружие ударяется о доспехи. Поэтому я увел Велокса в сторону, на довольно большое расстояние. Верховой военный отряд, вне всякого сомнения, имел наблюдателей — конных разведчиков, — которые ехали впереди и по флангам.

Далеко в лесу я отыскал небольшую возвышенность, с которой, вскарабкавшись на дерево, смог наблюдать за дорогой, сам оставаясь невидимым, если только разведчикам не вздумалось бы проехать прямо подо мной: тогда они неизбежно натолкнулись бы на привязанного Велокса. Но никто не появился, и спустя довольно долгое время я увидел верховых, которые проехали мимо меня по дороге. Должно быть, их было больше двухсот человек, и выглядели они весьма необычно. В командирах можно было узнать одетых в форму, вооруженных и со шлемами на головах римлян-всадников, всего их насчитывалось около одного turma[152]. Остальные в колонне, а их было большинство, были одеты в нелепую мешанину незнакомых мне головных уборов и костюмов. Все воины были бородаты, а стало быть, точно не являлись римлянами. Едва ли это военнопленные, подумал я, ибо тогда бы turma был бы разделен на две части — пятьдесят всадников ехали бы впереди пленников, а пятьдесят — позади. Таким образом, бородатые чужаки, по-видимому, были союзниками (или наемниками) под командованием римлян.

У меня на мгновение мелькнула шальная мысль: перехватить отряд, представиться и попросить, чтобы воины взяли меня с собой. Похоже, они едут принять участие в какой-то военной операции, а я никогда раньше не бывал на войне. Римляне, возможно, и приняли бы меня радушно, посчитав за своего, особенно если бы я рассказал им, что получил своего коня и оружие в подарок от легата Калидия из Одиннадцатого легиона Клавдия. Но потом я оставил эту идею. По той простой причине, что отряд ехал в направлении, противоположном конечной цели моего путешествия. Насколько я знал, мои родичи остроготы в настоящее время могли быть вовлечены в войну против римлян. Не стоит мне принимать чью-либо сторону, пока я толком не определюсь. Таким образом, я подождал еще немного после того, как колонна проехала мимо и стук копыт затих, — потому что у войска на марше часто есть singulares[153], которые едут в арьергарде, — а затем снова сел верхом на Велокса и продолжил свое путешествие.

Только спустя какое-то время, после того как я пересек невидимую границу в лесу и оказался в провинции Паннония, я узнал, что это за странные всадники. Мне объяснил это первый же местный житель, которого я встретил. Наконец-то, хоть раз за многие месяцы, мне рассказали нечто действительно интересное: селянин сначала сообщил, что я нахожусь в Паннонии, а затем показал мне первое поселение в этих лесах, которое уж точно было совершенно необычным.

Я заметил этого человека издали и, как всегда, какое-то время наблюдал за ним, пока не удостоверился, что он один и выглядит вполне безобидно. Этот мужчина просто собирал в лесу хворост и укладывал его в короб на спине пошатывающейся от старости лошади, но даже эту простую работу незнакомец выполнял очень медленно и неуклюже. Когда я подъехал к нему поближе, то увидел почему. У бедняги не было кистей, он был вынужден выполнять работу руками, которые оканчивались обрубками.

— Háils, frijonds, — приветствовал я его. — Позволь мне помочь тебе?

— И тебе доброго здоровья, странник, — ответил он с лангобардским акцентом. — Мне надо всего лишь собрать хворосту для нашей деревни, прежде чем наступит зима и придут волки. — Он взглянул вверх, в ярко-синее сентябрьское небо. — Я не тороплюсь. Во всяком случае, пока.

— Однако, — сказал я, — неужели у вас в деревне не нашлось более подходящего для этого занятия человека? Давай помогу!

— Thags izvis, — произнес он, когда я слез с Велокса. Затем пробормотал: — В нашей деревне нехватка ловких рук.

За считаные минуты я собрал больше хвороста, чем калека за все то время, что я наблюдал за ним. Я нагрузил его старую лошадь, затем собрал еще хвороста, связал его и подвесил к седлу Велокса. После этого я взял поводья обоих коней, и (калека показывал мне дорогу) мы вместе направились через лес к просеке, на которой стояла его деревушка. Меня удивило, насколько запущенной оказалась просека: я заметил, что трава и сорняки здесь были очень высокими, а кое-где выросли даже небольшие деревца.

Все местные жители вышли нам навстречу и были удивлены при виде приближающегося незнакомца. И тут только я в полной мере осознал, что означало последнее замечание сборщика хвороста. Ни у кого в целой деревушке не было кистей рук. У всех мужчин, женщин, юношей и девушек были только культи. Нет, все-таки не совсем так, заметил я, оглядевшись с ужасом и изумлением. У нескольких малышей, ковылявших, ползавших и игравших в грязи, руки были абсолютно нормальными. В какой-то момент я подумал — зная, что эти люди sibja, то есть все между собой родственники, — будто столкнулся с семьей уродов, которые передают свой дефект потомкам. Однако самые молодые жители деревни, дети двух лет и моложе, были нормальными, и вряд ли с их руками что-то произойдет, когда они вырастут. Стало быть, кисти рук всем обитателям этой деревушки отрубили примерно два года тому назад.

— Во имя liufs Guth, — выдохнул я, слишком потрясенный для того, чтобы быть тактичным. — Что здесь произошло?

— Эдика, — сказал сборщик хвороста, и люди, которые находились поблизости от нас, казалось, задрожали. — Эдика здесь случился.

— Что или кто он, этот Эдика? — спросил я, когда какой-то калека взял у меня поводья лошадей, а другие калеки принялись разгружать хворост.

— Эдика — это время от времени происходящее бедствие, — со вздохом пояснил мужчина. — Он король скиров. Они ужасные люди.

Возможно, отсутствие кистей рук и неспособность выполнять обычную работу сделали этого крестьянина философом, и он ясней формулировал свои мысли, чем все те грубые деревенские жители, которых я встречал недавно. Во всяком случае, он весьма толково и складно (при этом чувствовалось, как сильно этот человек ненавидит скиров) рассказал мне о страшных событиях, про которые я раньше ничего не слышал.

Провинцию под названием Паннония, сказал он, давно уже жаждут заполучить себе целиком как Восточная, так и Западная империя. Таким образом, и император Анфемий в Риме (хотя правильнее, наверное, все-таки будет сказать, «Делатель Королей» Рикимер, ведь именно он и являлся там реальным властителем), и император Лев в Константинополе постоянно устраивают друг против друга заговоры с целью отодвинуть воображаемую границу от Паннонии в ту или в иную сторону, пытаясь расширить свои владения и усилить влияние. Рим уже довольно долгое время удерживает гарнизонный город Виндобону, что стоит на реке Данувий, на границе всей Римской империи. Однако южные области Паннонии — включая довольно значительные города, такие как Сисция[154] и Сирмий[155], а также поселения поменьше, вроде того, где я сейчас оказался, — постоянно переходили из рук в руки и попеременно присягали на верность то Риму, то Константинополю.